— У тебя чего из вещей с собой было? — взглянул на Андрея Гурский.
— О! — Андрей Иваныч поднял указательный палец. — Термос! Спасибо, что напомнил. Я без него в дороге, как без рук.
— Он там в комнате. И вроде что-то в нем еще изрядно плещется. Давай, забирай его и поехали.
— Ой как не хо-очется-а-а…
— Давай-давай. А вот ключ мой от квартиры верни.
— Так он же… погоди-ка, — Андрей подошел к входной двери, отпер ее изнутри и указал пальцем на ключ, торчащий из замка с наружной стороны. — Вот он. Я его и не вынимал. На всякий случай. Мало ли… я войду, дверь за мной захлопнется, а ребята снаружи так и останутся ни с чем.
— Все, господа, все, поехали. Опаздываем, — похлопал в ладоши Гурский.
Глава 19
Черный джип остановился у Московского вокзала.
— Все, Леша, спасибо, езжай домой.
— Да ладно тебе, Сергеич, чего там… я подожду. А потом по домам вас развезу.
— Да мы с Сашкой прогуляемся. Погода хорошая.
— Ну, как знаешь.
— Давай, Леха, — протянул Алексею руку Андрей Иваныч. — Смотри тут у меня, по вечерам осторожнее, а то ведь хулиганья-то круго-ом…
— А ты в глаз визин закапывай. Быстрей пройдет.
— Ну счастливо.
— Бывай, — улыбнулся Леша. Джип мигнул на прощание фарами и укатил.
— Вот твой вагон, — Гурский остановился возле раскрытой железной двери.
— Иди ты? — изумился успевший приложиться к содержимому термоса Андрей Иваныч. — А как ты догадался?
— Тут цифрами написано.
— Да, — кивнул Андрей. — Согласен. Бывает все-таки практическая польза от твоих мозгов. А, Петя?
— Ладно, — Волков протянул Андрей Иванычу руку. — Долгие проводы — лишние слезы. Забирайся давай, да мы пошли.
— И все ж таки, Гурский, — упрямо мотнул головой Андрей, — книжка с тебя. Так и знай! Долг с игры…
— Забудь, — Александр бросил докуренную сигарету под вагон.
— Ребята, — Андрей Иваныч оглядел приятелей теплым взглядом. — Как я люблю ваш город! Тут у вас такая атмосфера… каждый раз как-то… так отдыхаешь…
Петр кашлянул в кулак.
— Я пришлю тебе открытку с «Авророй», — усмехнулся Гурский.
Поезд тронулся.
Андрей Иваныч вскочил в тамбур, держась за поручень, высунулся из двери и, глядя на удаляющихся вместе с перроном друзей, взревел:
— Тага-анка!!! Все ночи по-олные огня-а!!!
— На, держи, — неторопливо бредя по платформе, Гурский протянул Волкову аудиокассету с признанием Дугина. — А то еще забуду.
— Ага, — кивнул Петр, взял кассету и убрал в карман.
Они повернули налево, спустились по ступенькам и вышли на Лиговку.
— Домой не хочется, — вздохнул Гур-ский.
— Поехали ко мне?
— Поехали. Только давай немножко по Невскому прогуляемся?
— Да я в таком виде… — Волков скептически взглянул на свой спортивный костюм. — И еще и волына выпирает.
— Да и наплевать. Подумаешь… — Александр огляделся вокруг. — Мы же дома.
— Тоже верно.
Они пересекли Литовский проспект, дошли до перекрестка с Невским, повернули налево и не спеша пошли по тротуару.
— А согласись, — нарушил молчание Петр, — повезло тебе с этим колечком.
— В смысле?
— Ну, в том смысле, что… как бы ты иначе… вот так вот взял бы сразу и догадался, что они… что это, короче, она одна, а не двое их?
— Во-первых, вовсе и не сразу. А во-вторых… много у нее проколов было. И с выпивкой бодяженой, и чисто интонационных, и вообще… — Гурский достал из кармана куртки пачку сигарет, — трудно сказать… «как догадался?» Оно же все на подкорке копится-копится, а потом вдруг — раз! — и выстреливает.
— Что копится?
— Вероника твоя, которая Вера и Ника, а на самом деле — одна девчонка. Потом две как раз девчонки, которые со мной одновременно в бане были… они же для меня спьяну обе были, как одна. Ну и, конечно, самое главное — аромат.
— Аромат?
— Конечно. Видишь ли… бывают, конечно, на свете две очень похожие женщины; бывают даже близняшки однояйцевые, причем настолько одинаковые, что их только мать родная различить и может. Но все равно, это два разных человека, две отдельные личности, согласен?
— Разумеется, — кивнул Петр.
— Ну и вот… а знаешь, кстати, как этих Аню и Яну мать в детстве различала? Ну… не когда купала, конечно же, а в одежде, в быту?
— Как? — заинтересовался Петр.
— Она сама мне однажды подсказала, только я не сразу осознал. Это у меня потом все как-то вдруг сложилось и… стрельнуло.
— Кто подсказал, мать?
— Яна, — Гурский прикурил сигарету.
— И что?
— Она сказала, что в детстве их только мама различать могла. А потом и говорит: «Уж даже и не знаю, как. По запаху, что ли?»
— Ну?
— Ну так вот, не бывает на свете двух женщин, Петя, которые пахли бы одинаково.
— Ну?
— «Ну», «ну»… Чего разнукался-то? Запах, аромат один и тот же. Что от одной, что от другой. Вот и все, — пожал плечами Адашев-Гурский. — А так не бывает. Такого не может быть, потому что этого не может быть никогда. Вот что меня постоянно ломало подсознательно, покоя не давало. А я все понять не мог. А потом понял.
— Н-нда… — пробормотал Волков, — а мне и в голову не пришло.
— Так тебе и на аромат еды плевать.
— Ладно, тоже мне тут…
— А уж потом, когда я понял, что одна сестра себя за обеих выдает, я уже стал думать: «Пуркуа, собственно?» Если, допустим, умерла каким-то образом младшая — ну и что? Зачем весь этот цирк? Нет никакого смысла. А вот если старшая… тогда все на свои места и встает. Это же элементарно, — Адашев- Гурский стряхнул пепел на тротуар.
— И все равно на одном интервью, которое тебе якобы Заславский дал, ты бы их всех не раскрутил. Плевать им на это интервью. Что оно доказывает? Что на Заславского наезжали? Ну и что?
— Так это же я только для того, чтобы в дом пустили. Кто б со мной просто так разговаривать-то стал? Надо же было чем-то заинтриговать, — Александр огляделся вокруг и, не найдя взглядом урны, выбросил докуренную сигарету к краю мостовой.
— И все равно, — упрямо повторил Петр. — Аромат, интонации… рассуждения твои всякие… Не нашел
