успел-таки, чуть присев, уклониться на долю миллиметра, так что ботинок, грозящий снести башку, лишь слегка оцарапал его щеку, пролетев дальше, куда-то за спину. Петр мягким, отработанным движением левой руки убрал блок нападающего и встретил летящее ему навстречу, искаженное безумной гримасой лицо раскрытой правой ладонью. В какую-то долю мгновения он ощутил ею подбородок и провел руку чуть вперед.
Витяй упал ему под ноги, как тряпичная кукла.
- Ты ж... это ж... ах ты...- привстал седой. - Что ж ты, сука, творишь...
- А чего? Нормальный башкирский подсед и прямой тепель-тапель. Ты поплачь над его челом. Настоящий мужчина не боится плакать.
- Ну, теперь все... - Мужчина встал с ящика, и вдруг оказалось, что он достаточно высок ростом, крепок сложением и вовсе уж и не такого преклонного возраста. Неожиданно сверкнув, в его руке выщелкнулось лезвие большого ножа. Я ж щас тебя, падла, положу...
- Это ты правильно рассудил, - Волков мягко, по-кошачьи отступал назад. Это ты правильно понял всю сущность мою. Западло мне ствол обнажать...
- А!.. - седой сделал короткий умелый выпад.
- ...перед говном...
- А!.. А!.. - противник Петра ловко взмахнул ножом крест накрест и слегка зацепил его левую щеку, из которой проступила кровь.
- ...перед всяким,- Волков, не опуская глаз и все так же мягко отступая, провел большим пальцем левой руки по царапине на щеке и, слизнув с него кровь, оскалился:
- Смерти моей хочешь? Я правильно понимаю?
- Да ты ж... - Седой непростительно далеко выставил вперед длинную руку с ножом.
Мгновенно, неуловимым движением, Петр чуть отвел ее в сторону, одновременно мет-нувшись вперед, и нанес страшный удар правой снизу, в подбородок. Пожилой рухнул на землю.
- Так вот что я всем вам скажу... - Волков отшвырнул ногой нож, глубоко вздохнул, успокаивая дыхание, и посмотрел на лежащее перед ним тело. - В очередь, сукины дети. Если по этому делу, то в очередь.
Он достал сигарету и закурил. Потом сделал несколько шагов, наклонился, поднял нож, рассмотрел его и, сложив, убрал в карман куртки. Затем вернулся к лежащему мужику с заросшим клочковатой седой щетиной лицом, присел на корточки и, склонившись над ним, похлопал его по щекам.
- Ой, Господи, надо же, человеку плохо! - закудахтала проходившая мимо пожилая женщина. - Это ваш товарищ?
- Да как вам сказать, - распрямился Петр. - Я его и знаю-то только... здрасте, там, да до свидания. Ну... тут, по двору. Но с виду весьма приличный человек. Очень любит рассказывать, как замечательно жил в Златоусте до войны.
- Так, может, я 'скорую'? - женщина как-то странно посмотрела на Волкова. - Может, у него сердце?
- Думаете? - Волков покачал головой. - Нет. Вряд ли. Может, вот разве с головой что... Вы не волнуйтесь, я сам позабочусь.
- А... вон там еще один. Лежит.
- Я в курсе. Вы ступайте. Я-то же ведь здесь.
- Да, действительно. Так я пойду? - робко спросила женщина.
- Конечно. Ступайте.
- Ага. Хорошо. - Женщина торопливыми шагами вернулась на тротуар и исчезла, не оборачиваясь.
Петр опять склонился над телом, стал растирать ему уши, хлопать по щекам. Реакции - ноль. Расстегнул пуговицы на толстом вязаном джемпере, затем расстегнул рубашку и увидел на груди двойной профиль - Ленин и Сталин, а немного выше, чуть ли не от плеча и до плеча, синела фраза: 'Все на выбора!'
'Тишкин корень! - подумал Петр. - С кем воевать-то доводится...'
- Ну давай, отец, просыпайся...- он стал растирать ему грудь, мять уши и хлопать по щекам. - Ну давай, давай! Да живи ж ты, еж твою туда-сюда!..
Мужик вдруг открыл глаза, взглянул на Волкова и очень строго спросил: 'А где все?'
- Так ведь...- улыбнулся Петр,- жизнь, она ответов не дает. Она только вопросы задает.
- Какие?
- ДТП тут было, помнишь?
- Помню.
- Когда?
- Вчера вечером.
- Кто с кем?
- Тачка фирменная в 'копейку' въехала.
- Цвет?
- Черно-белый.
- Как это 'черно-белый'?
- Тачка черная, 'копейка' белая.
- Номера помнишь?
- Только копейки. Семь, семь, семь. И буквы еще - ОХ.
- Уверен?
- Так... Это ж портвейн такой, 'три семерки'. Как же не запомнить... А где все?
Волков оглянулся через плечо. Второе тело вроде тоже уже начинало ворочаться.
- Вон, там Витяй, - сказал он мужику, поднялся, вышел из сквера, сел в машину, завел мотор и тронулся с места.
- Алло, Виталич? - Волков, держа в руке трубку сотового телефона, повернул с Троицкого моста направо и невольно засмотрелся на противоположный берег, где вздымала свои бастионы Петропавловская крепость.
'А ведь и на самом деле непогано, а? Надо же, и на душе любезно делается. Нет, правда...'
- Я. Ты, что ли, Волчара?
- Узнал?
- Сто лет жить будешь, о тебе сейчас говорили.
- Иди ты?
- Ага. Говорили, что тебя грохнули.
- Вранье.
- Не скажи. Всяко может быть.
- Думаешь?
- Конечно. А, нет... Говорили, что это ты опять кого-то грохнул, я перепутал.
- Ты за семафорами бы лучше следил, если уж тебе за это жалованье платят. А то я тут, третева дни, еду по Ленина, а на перекрестке с Большим он опять не работает. И ДТП поэтому, и пробка. Вы это специально делаете?
- Естес-стнно. Чтоб бабки снимать. Ты ж понимаешь.
- Ладно, не об том речь. Номерок пробить можешь?
- А она не Ленина, чтоб тебе известно было, а уже Широкая опять давно.
- Можешь?
- Сколько?
- Пузырь. Как всегда.
- Не могу. Инфляция.
- Не говнись, уважать перестану.
- А ты не марамойничай. Это тебе не ГАИ какое-нибудь. У нас здесь теперь - все. С коррупцией покончено. Мы теперь совершенно другая структура. Мы теперь Ги-Бэ-Дэ-Дэ. Понял разницу? Ощутил?
- Литр.
- Диктуй.
- Белая 'копейка', три семерки в номерах.
- И все?
