достает трезвости, чтобы измерить отпущенные ему сроки, я все же
рискну поделиться с вами некоторыми соображениями, сжатый смысл
которых может быть выражен словами: Третьего тысячелетия не будет.
Не будет в метафорическом и, тем самым, в доскональном смысле. Это
не заклинание и даже не прогноз. Скорее - реакция на расхожие
высказывания, авторы которых доверяются внешней схожести
происходящего с тем, что уже случалось и в конечном счете как-то
устраивалось, возобновляя человеческое существование на новом
витке. Почему же не повториться этому в 1990-х? А что помехою
переизбыток ли достатка при кричаще неравном доступе к нему? Либо
заново перекрывающее все межчеловеческие перегородки деление на
свое и чужое, при том, что самая чуждость не требует ни
разъяснений, ни доказательств, заявляясь в качестве всеобщей
отправной точки? Или, наконец, помехою - экспансия прошлого,
которое отказывается служить обыкновенным прологом, настаивая на
входе в будущее таким, каково оно есть - необратимым и
неисправимым. Не здесь ли источник последней земной схватки - в
разъединении человека и Времени? И не окажутся ли люди погребенными
под рассыпающейся храминой ВСЕМИРНОЙ ПОСТУПАТЕЛЬНОСТИ? А может,
именно ей - и только ей - пришел конец? Конец истории, но не
человеку. Род Homo, наверно, сохранится, совершив непомерное усилие
возврата в эволюцию. Жизнетворящее разнообразие малых человеческих
миров придаст нестесненную связность большому Миру, заново
космическому в земных границах. Идея же человечества, кумир
ЕДИНСТВЕННОГО ЕДИНСТВА, который веками вдохновлял людей, требуя от
них жертв без числа, этот кумир будет даже не сокрушен, но
похоронен с почестями. Идея человечества станет вновь навещать наши
сны, уступив (навсегда!) дневную явь аритмии повседневных
существований, где человек только и способен быть сувереном самого
себя. Я понимаю, что это звучит декларативно. И, конечно же, не
этими словами доступно остановить бритоголового осквернителя
еврейских могил, либо импровизированных лидеров, разжигающих
страсти организованных скопищ зыком: Вон иностранцев!, или тех
владельцев множительных аппаратов, которые еще в 1990-м году
внушали делегатам партийного ареопага в советской столице: Нам
нужен новый Гитлер, а не Горбачев. Встает вопрос - а допустимо ли
вообще в этих, как и во множестве других случаев, полагаться на
образумление Словом? Мы подошли здесь к роковому пункту. Ибо за
вычетом слов существует лишь сила. Сила, воплощенная в законе. И
сила, превышающая закон. Тогда, в 1933-м году, достало ли бы одного
лишь закона, чтобы воспрепятствовать нацистской диктатуре? А если
нет, ежели его не хватило бы, даже если б его служители не были
скованы бессилием классового эгоизма и геронтологическими страхами,
то можно ли, оглядываясь назад, представить себе коалицию Фемиды и
ревнителей будущего, притом (не забудем) радикально расходящихся в
представлениях об этом будущем?.. Школьные малолетки
провинциального города, я и мои сверстники ждали тогда со дня на
день сводок о баррикадных битвах на немецкой земле. Сегодня,
признаться, я немногим мудрее того четырнадцатилетнего мальчика с
пионерским галстуком и значком международного слета в Галле,
которым я особенно гордился, хотя и не был там. Я и сейчас не мыслю
справедливости, в истоках которой не было бы самоотреченного
подвига равенства. Я и сейчас воспринимаю свободу как радостную
возможность облегчить участь того, кто рядом и совсем далеко. Но я
и узнал немало того, что наливает ноги свинцом, а на место прежних
упований ставит не оборотней их, не мнимости скоропостижного
прозрения, а мучительные и неуходящие вопросительные крючки, как
иронически именовал их Пушкин, впрочем, быть может, ощущая их
близость к тем вервиям, на которых вешали людей. В самом деле,
разве в оплату за знание не входят гибели, и кто ведет их подсчет?
Я знаю теперь, что солдаты немецкого вермахта не только убивали, но
и погибали, притом что гибель уносила и в них разум и совесть. Я
знаю, что антигитлеровская коалиция держав в существеннейших
отношениях не совпадала с антифашистской войной простых людей и что
долгу преданный рядовой Василий Теркин был потенциально опаснее
Сталину, чем герой Московской битвы генерал-перебежчик Андрей
Власов. Я знаю, что в единодушной Ялте гнездилась бацилла холодной
войны, а нюрнбергская Немезида оставила неназванной ту скрытую в
человеческих сердцах вину вынужденного соучастия, вину запоздалого
отказа, которая, будучи неискупленной, да и просто непонятой,
сегодня пьет кровь живых во имя мистифицируемых предков. Кто
отважится доказать, что фашизм конца века XX - всего лишь атавизм,
и что в его человекоубийственных поползновениях не скрыта тайная
тоска и отчаяние людей, склонных видеть вокруг себя анонимную
опасность, притом направленную против них лично? Но ведь в сущности
это не так уж ново. Европейскими столетиями исторические часы
отбивали сроки для всех. Укладывайтесь! Поспешайте! XX век довел до
края и исподволь взорвал эту ситуацию. На наших глазах исторические
часы не вовсе остановились, но - застряли на без пяти минут
двенадцать. Уже несколько человеческих генераций вступили в жизнь
под знаком замирающего времени. А тот непридуманный раскол Земли на
два вожделеющих ее мира превратился - в свою очередь - в дуумвират
заиндевевшего времени, который на техническом арго Лос-Аламоса и
Арзамаса-16, вашингтонского Белого дома и московского Кремля стал
именоваться гарантированным взаимным уничтожением. Сегодня со всех
амвонов и кафедр слышится отходная холодной войне. Не торопимся ли?
Я не ставлю под сомнение договоры и джентльменские обеты. Даже
кровожадным трудно переспорить ныне бюджет и экологию. Меня волнует
другое. Справится ли психика человека, приученного к ОТОДВИНУТОЙ
СМЕРТИ и к замерзшему времени, с внезапным переходом к просто
жизни, изо всех пор которой так легко вынырнуть первозданным
страстям и страхам, некогда разогнавшим людей по лону Земли,
наделив их самосохранным различием языков и разрешительным
убийством любого из чужих? Каков же выход? Завести заново
исторические часы? Или отказаться раз и навсегда от вселенских
сроков? Либо что-то иное, соединяющее человеческое вместе и не
менее, если не более человеческое врозь, способами, еще не
освоенными, еще не имеющими даже имени собственного? Одно ясно:
откладывать нельзя - если не ответ, то вопрос. Он-то стучится в
