В этот момент Синд неожиданно повернулся назад, отогнул полог повозки и сообщил, наклонившись:
— К этой загадке, Черник, у меня, возможно, есть ключ.
— Какой?
— Несколько лет назад некто Интар рассказывал мне одну странную историю. Ты знаешь такого художника, Черник?
— Интар? А! Ты думаешь… Да, может быть, ты и прав.
— Что такое, Чи? — любопытство Эниты опередило даже любопытство Дуанти.
— А то, Нита, что лордам Грэму и Дуанти надо будет подсказать своему другу Браннбогу потолковать с неким художником Интаром. Я это на тот случай, — пояснил Черник, — если мне самому не доведется повидаться с Трором.
— Кстати, Черник, — снова вмешался толстяк Синд. — Я слышал, Интар как будто гостит сейчас в Просе.
— Вот это было бы действительно кстати. Свороти-ка к той лужайке, Синд. Скоро деревня, и нам надо бы сначала малость размяться.
Глава 13. В труппе Черника
— в ответ Грэму нараспев продекламировал Дуанти.
— Так, так, — одобрил Синд. — И теперь оба вместе.
— А дальше? — поинтересовался Черник, исполнявший роль зрителя и театрального критика. — Кстати, последнюю строчку лучше читать тебе, Синд. Этаким, знаешь, баском.
— А что, пожалуй, — согласился Синд. — Так ты говоришь — что дальше? Ну, не все я ещё придумал, но, в общем, после этого идет пьеса. Теперь все будет так: Вианор и Трор встречаются в Солонпоре и решают отправиться в Каттор-Хат за Ольсингом. Ну, Дуанти, по-старому, ученик Вианора, Грэм — оруженосец Браннбога, Энита возьмет все женские роли… да, вот что, я думаю вставить видение в Золотой Дубраве… Ты как, Ни, согласна исполнить роль прекрасной госпожи?
— Я? О… Да, но получится ли? — Энита была удивлена и обрадована одновременно.
— А почему же нет, мы поможем… Само собой, я по-старому играю волшебника… то есть Вианора, ну, а Трора придется играть тебе, Черник!
— Вот так так! — теперь и Чернику настало удивиться. — Ну, Синд, если я и соглашусь…
— О, пожалуйста, маэстро Черник! — умоляюще сложила руки Энита.
— …то только по просьбе нашей Ниты. Хорошо же ты придумал — взвалить на меня роль Браннбога Трора! Еще согласится ли на это Браннбог!
— В моей-то пьесе? — оскорбился Синд. — Какие могут быть сомнения!
Остальные с улыбкой переглянулись. Как убедились Грэм и Дуанти, толстяк Синд действительно был волшебником и сочинителем пьес, но при этом обладал тщеславием в той же мере, что и талантом, — а впрочем, Грэм подозревал, что Синд нарочно играет такую роль. Они колесили с Черником уже больше недели — до Проса, конечно, было ближе, но Черник сказал, что спешить нужды нет.
— Во-первых, принцу Грэму не мешает посмотреть, как живет народ Анорины, простые селяне, — объяснил Черник. — А во-вторых… что тебе сказал Вианор?
— Это во сне, маэстро Черник? — уточнил Грэм. — Он сказал, что все устроилось превосходно, и велел нам с Дуанти съедать все до крошки.
— Не съедать, а подбирать, мастер Грэм, — поправил Черник. — Подбирать! Из наших с Синдом угощений. Если бы вы все съедали, то бедняга Синд не мог бы этого вынести даже из самых теплых чувств к Вианору. Так что слушайтесь, оба.
Что ж, так они и делали — чередовали уроки Синда с уроками жонглера. А поучиться-то было чему — это Грэм и Дуанти поняли уже во время первого представления.
Тогда Грэм на пару с Дуанти пожонглировал немного перед деревенской публикой, потом в дело вступили Энита и Черник, и когда он остался один, Грэм увидел наконец, что же такое настоящий жонглерский танец. Конечно, зрелище летающих факелов или пальмы из подброшенных ножей было потрясающим, но не в том было дело. После наставлений Трора Грэм уже догадывался, в чем тут суть, и восторгался не самим зрелищем, а той легкостью, с какой все исполнял Черник. И иногда Грэму удавалось заметить, что Черник подбрасывает предметы не внешними движениями, а как-то иначе — своим внутренним танцем, как окрестил это Трор.
Но и Грэм понемногу продвигался. И где-то на четвертый день совместного путешествия, во время упражнения с чашами, против всякого ожидания у него получилось. Грэму как-то вдруг представилось, будто он собирает какой-то большой цветок — не то живой, не то из какого-то легкого радужного металла. Сначала он сложил три лепестка, посмотрел со стороны и решил добавить, для красоты, ещё два. Потом он сложил семилепестковую чашу, потом прибавил ещё пару лепестков, и наконец чаша состояла уже из двенадцати лепестков. Так ему самому захотелось, для полноты. И закончив цветок, Грэм подбросил его вверх, а сам лег на спину куда-то в траву и принялся любоваться получившимся радужным узором. А цветок так и звал, как будто вел его куда-то… вот он расплылся, переливаясь всеми оттенками радуги, потерялся где-то в синеве неба — в вдруг появился вновь. Но теперь это был не цветок — это был узор, сложенный из чаш, мелькающих высоко над головой Грэма — и жонглировал ими он, сам, один. Еще мгновение Грэм удерживал этот висячий узор в полете — но потом осознал происходящее, удивился — и тут же все кубки полетели вниз, едва что не на голову.
— Наконец-то, — похвалил стоявший поблизости Черник. — Я уж стал опасаться, что ты никогда не доберешься до дела. Ну, как все это выглядело?
Грэм рассказал о цветке, что ему представился. Черник покивал головой и сказал, что дальше все пойдет легче, надо только научиться сохранять все, когда выходишь из…
— Из… ну, пусть это называется сказкой или озарением — как ты хочешь.
— Это и есть то, что Трор называет внутренним танцем? — спросил Грэм.
— Вроде того. Но у каждого, кто заглядывает по ту сторону вещей, бывает по-разному. Я, например, — пояснил Черник, — подбираю мелодию.
— А могу я, к примеру, — полюбопытствовал Дуанти, бывший рядом, — на самом деле сочинять
