высказал толпе все, что пора было услышать Туганчиру. «Падальщики! — бросил им Трор. — И вы кичитесь своей боевой доблестью? Да вы все свора шакалов. Вы сказали, что я не могу быть королем у вас? Это вы не можете быть моими подданными. Потому что я не хочу быть королем шакалов!» И Трор плюнул в сторону совета гарифов, повернулся и ушел в полном молчании.
И то правда — что могли сказать или сделать знать и народ? Лучший воин, какого только рождал Туганчир, посчитал для себя позором править ими. Убить его? Поди-ка попробуй — когда он уложил лучших бойцов Туганчира всех вместе. Да и за что убить? Ведь он победил, а значит — король, а значит — вправе решать так, как решил, и делать то, что сделал.
В тот день Туганчир потерял лицо — и не обрел его до сих пор. Больше всех от этого выиграла Нейана — она провозгласила себя правительницей в отсутствии иных соискателей, ведь братьев Трора все-таки убили, чтобы избежать смуты.
А Браннбог Трор отправился в долгое странствие — не как король, но как простой воин, как рыцарь- скиталец. Странствие его было опасным, с боями, встречами, дружбой и враждой, не было только главной встречи — с королевой лазурного солнца, а её забыть Браннбог не мог. И тогда Трор вспомнил наконец о той мысли, что у него мелькнула — про престол Астиаля. «Может быть, мне поможет кто-нибудь из магов?» — задумался Трор. А лучшим из магов по общему мнению был Вианор — и к нему-то и направился Браннбог Трор. Эта встреча, действительно, дала ему надежду. Но его странствие после неё не окончилось, оно только сплелось со странствием Вианора — и длится по сию пору.
— …Вот таким образом, — Трор оглядел присутствующих и улыбнулся, — я и оказался в один прекрасный вечер на нашем дружеском собрании со своим нехитрым рассказом.
Глава 17. Седьмой. Принцесса Ардоса
Некоторое время все молчали, и наконец Синд заметил:
— Скорее, уже настала одна прекрасная ночь. Что ж, теперь очередь твоего рассказа, Интар.
— Но я хочу спросить! — запротестовал Стагга Бу. — Я не понял про костяную трубочку, — ну, когда Сэпир спорил с Нейаной в ущелье.
Ему ответил Вианор:
— Это суеверие одного из племен Очаки, Стагга. Они считают, что душа покидает умирающего через темя, и если вовремя подставить трубку, то можно высосать душу.
— Фу, какая мерзость, — поморщилась Энита.
— А это на самом деле так? — спросил Дуанти. — Я имею в виду, про душу.
Вианор невесело усмехнулся:
— Нет, это лишь суеверие. Но для Нейаны это было средством приучить своего сынка к крови и смерти. Насколько я знаю, Черный Сэпир теперь достаточно продвинулся в магии, и никому не разбивает темя, чтобы овладеть таким способом душой.
— Зато его омраченность всегда при нем, — бросил Трор.
— А Нейана действительно хотела смерти Сэпира? — спросил Дуанти.
— Кто знает, — пожал плечами Трор. — Я считаю, что это так, но потом, когда он бежал, Сэпир перестал быть ей помехой.
— Я тоже хочу спросить, — заговорил Грэм. — Про детей. Ведь ко дню смерти у короля Туганчира могли оставаться и вовсе малыши. Как же они могли сражаться в турнире?
Браннбог Трор отвечал печально и твердо:
— Таких детей, Грэм, убивали ещё до битвы. Их испытывали, заставляли поднять тяжелый груз — и лишь тогда допускали к бою. Конечно, в пять или десять лет это никому не было под силу.
И, опережая новые вопросы, Трор пояснил:
— Видишь ли, в Туганчире считают, что в число воинских качеств входит и удача, покровительство духов-защитников. И если кого-то угораздило родиться так поздно, что ко дню турнира он окажется малолеткой, то значит, этой удачи он лишен.
— А значит, и не воин, — договорил Грэм.
— И подлежит истреблению, — добавил Дуанти. — Понятно. А вот как насчет духов-защитников?
— Вот это уже не суеверие, — засмеялся Вианор.
— А у меня есть дух-защитник? — в один голос выпалили Дуанти и Грэм.
— Вы украли мой вопрос! — возмутился Стагга Бу. — Это я хотел спросить про себя!
Все слегка посмеялись.
— Об этом, друзья мои, мы потолкуем особо, в другой раз, — приговорил маг. — Все-таки, мы собирались послушать нашего гостя, маэстро Интара.
— Секунду! — вскричал гном. — Мне надо достать карандаш. Вот теперь можете рассказывать, пожалуйста, я весь внимание, любезный сэр Интар.
Компания снова немного посмеялась, и наконец художник приступил к своей истории. Она была короче, нежели у Трора, но с загадкой.
Дело в том, что Интар, как и Синд, не был обычным художником. Его картины тоже могли открыть дверь, хотя это делалось иначе. Сам Интар мог и не знать ничего тайного о том, что он рисует. И живопись была для него как раз способом понять скрытое. Например, Интар мог нарисовать просто пейзаж для собственного удовольствия, но на картине вдруг просматривался где-нибудь под деревом горшок с монетами, и когда то место раскапывали, там действительно оказывался клад.
Этот дар художника был для него и сокровищем, и, иной раз, источником неприятностей. К примеру, однажды он рисовал одно знатное солонсийское семейство, и на полотне вдруг очутился в центре всей группы лакей, гладящий детишек по голове и довольной смело обнимающий супругу главы этой родовитой семьи. А иногда Интар таким образом предсказывал какие-либо события — и не всегда они были приятны.
И вот несколько лет назад он получил необычайный заказ. Ему предложили нарисовать видение Трора в Золотой Дубраве. Тогда уже рассказ лесного охотника разошелся по Анорине, и Интар обо всем тоже что-то слышал. История его заинтересовала, и он согласился.
— Правда, мне показалось странным, что все обставлено некой тайной, — добавил Интар, — но все же, я не заподозрил подвоха. Впрочем, я имел дело с обычными людьми, они исполняли чье-то поручение, не зная подоплеки дела, а в самом заказе как будто бы не было ничего предосудительного.
Интара свозили в Людену, дали прогуляться по Золотой Дубраве и даже устроили встречу с тем малым. Предчувствие картины уже жило в сердце Интара, и он приступил к работе. Картина ему далась легко и быстро, и он сам любовался ей по окончании, жалея, что придется с этой вещью расстаться. Но была одна странность: Интару не давался цвет солнца. По рассказу охотника, оно было как будто бы голубым, а у Интара оно каждый раз выходило сине-зеленым, бирюзовым. Он даже нарочно пересилил себя и нарисовал — это Интар запомнил отчетливо — ярко лазурное солнце. Однако, когда он утром встал с постели, цвет солнца на полотне был вновь бирюзовым.
Интар усмотрел в этом знак, веление, — все же, и он был магом и знал, когда нужно доверять чуду — и оставил все, как есть. Картину у него с великой благодарностью забрали, щедро оплатив его труд. Людей же этих Интар больше не встречал и про картину с тех пор ничего не слышал.
— Но, сэр Браннбог, — произнес художник, — после твоей знаменитой битвы у врат Атлана я вспомнил этот заказ. Я вспомнил и про бирюзовое солнце — которое должно было быть лазурным.
Интар оглядел присутствующих — все поняли его мысль и кивнули.
— Но это не все, — продолжал художник. — Было ещё кое-что. Когда я уже закончил картину, у меня было странное видение. Однажды ночью я проснулся, оттого что в комнате горел свет. У стены, разглядывая мою картину, стояла какая-то женщина. Она была в маске. Стоило мне пошевелиться, как свет сразу погас, по комнате пробежал легкий ветерок, и женщина пропала из виду. Я не поленился подняться и зажечь огонь, но никого не было — видимо, мне померещилось спросонья, так я подумал.
Ну, а после того обманного видения я захотел нарисовать эту странную гостью — сон то был или нет, полотно должно было мне подсказать что-нибудь обо всем. Эта картина у меня с собой, так что можете
