Я схватился за голову. Как я мог забыть, что в эти дни решается судьба моего сына?! 'А хорошо ли я услышал мамин ответ?' - с ужасом усомнился я. Но отступать было уже поздно.
За буйной сиреневой зарослью в тихоньком переулочке спрятался домик Магдалины Харитоновны. Восходящее солнце сотнями тонких косых лучей пронизывало кусты. Пар поднимался от мокрой железной крыши, алмазики росы блестели в листочках манжеток, на метелках мятлика, на колосках пырея...
Еще не было и четырех утра, когда я и Соня, в шароварах и куртках, невыспавшиеся, взъерошенные, дрожащие от холода, подошли с двумя пустыми плетеными корзинками и с увесистыми мешками сахарного песку.
Магдалина Харитоновна, важная, надменная, варила на крыльце варенье. Она сдвинула вместе три керосинки и поставила на них огромный, ослепительно блестевший медный таз, напоминавший щит римского легионера. Как древнеримская жрица, она священнодействовала; тоненькие струйки пара поднимались над 'треножником', запах был божественный, ни с чем не сравнимый.
Увидев меня, она милостиво разрешила мне подняться на крыльцо и заглянуть в розовую жидкость, клокотавшую в тазу. Соня получила столовую ложку пенки.
- Слива ренклод, своего сада,- гордо объявила Магдалина Харитоновна.Давайте скорее сахар. Учтите, килограмм шестьсот граммов я положила своего, потом рассчитаемся.
Стали подходить мальчики и девочки, такие же заспанные, в такой же походной форме, как и мы, с такими же корзинками. Но их корзинки были совсем не пустые.
Каждый, когда подходил, улыбался, говорил приветливое
119
'здрасте' и отдавал корзину Магдалине Харитоновне, стоявшей на верхней ступеньке. На самое крыльцо она не пускала никого.
Напрасно я сказал, что мне нужно варенье. Мне просто сделалось неудобно. В корзинах ребят были самые разнообразные фрукты и ягоды. Видно, сегодня до рассвета сорвал Витя Перец эти еще влажные светло-восковые, с красными прожилками яблоки. Такие же свежие, нетронутые были мелкие темно- пунцовые яблоки близнецов. Витя Большой явился с целой корзиной крупной, как вишня, черной смородины. Володя притащил сливовую падалицу, уже начавшую гнить, с живыми муравьями.
Магдалина Харитоновна, стоя на крыльце, принимала корзины, нюхала, трясла, хмурилась или улыбалась и сортировала продукцию, а через минуту поворачивалась к нам спиной и помешивала священное снадобье. Подошла запыхавшаяся Люся с чудесной оранжево-полосатой дыней.
- Здравствуйте, ребята! Здравствуйте, доктор! Это лично вам,- шепнула она.- Все в сборе? Стройся!
120
С палками и пустыми корзинами мы отправились за грибами. Километров через пять подошли к лесу. Белые стволы берез от самой опушки уходили- в нескончаемую глубину леса. Мы свернули с тропинки и по мокрой от росы траве приблизились к березам.
- Нашел!-на весь лес крикнул Витя Перец и поднял руку с двумя маленькими, на толстых ножках оранжевоголо-выми подосиновиками.
Все бросились к нему и окружили его.
- Условились,- скомандовала Люся,- ни подберезовиков, ни подосиновиков не брать! Только белые!
Эти два грибочка были прехорошенькие. И все же Перец без сожаления нанизал их на палочку и забросил за макушки деревьев.
- Кажется, белый,- радостно прошептала Галя.
Я было собрался бежать глядеть, как вдруг заметил под перьями папоротника темно-коричневую шапочку. Быстро нагнулся и сорвал великолепный боровик. Я с наслаждением оглядел белую и чистую губку на изнанке, чуть желтый, словно разлинованный в клетку, крепкий, толстый, как рука, корень, осторожно погладил бархатистую темную шапочку, ощутил запах, чуть кисловатый и пряный. Но мне что-то не хотелось кричать: 'Нашел!' Нет, потихоньку, чтобы никто не увидел, я стал шарить возле пенька, под мохом, в зарослях папоротника и черники и заметил, что хвоя на земле в одном месте словно приподнялась. Я тронул пальцами эту небольшую припухлость и вдруг ощутил что-то твердое. Встав на колени, я осторожно отогнул хвойное одеяло и увидел в своей первозданной нетронутости круглую, никогда не знавшую солнца шляпку нежно-песочного цвета. Этот маленький толстенький грибочек, честное слово, чем-то смахивал на Соню... И тут только я победно закричал: 'Белый!'
Ребята сперва искали грибы довольно бестолково, суетились все вместе. Как кто находил, так неистово кричал: 'Белый!' Все к нему сбегались и теряли драгоценные минуты.
Нет, я искал иначе. Мне теперь некогда было любоваться березами, солнцем, свежей травой - мои глаза рыскали под кустами орешника, в лиловых зарослях вереска, среди блестящей листвы брусники. Я осторожно приподнимал ветки елок, раздвигал траву и искал, искал до самозабвения темные или светлые шапочки. Впрочем, считать найденные грибы я не забывал.
121
I
И ребята переменили тактику. Правее и левее меня, изредка перекликаясь и посвистывая, они также лихорадочно и спешно искали. Корзинки начали заметно тяжелеть. У меня было пятьдесят два белых, у Сони - тридцать.
Прошли насквозь березовый лес и вступили в мелкий сосняк. Маслят тут было бесчисленное множество, но эти грибы считались второго сорта, да к тому же они были сплошь червивые. Мы их презрительно поддавали ногами. Но, если раскопать бугорок, выпиравший из прошлогодней бурой хвои, можно было найти приземистый розовый рыжик с капелькой воды в углублении посреди шляпки.
Набрав порядочно рыжиков, мы переправились через заржавленное болото, поросшее худосочными березками и сосенками, вышли на дорогу и сели отдохнуть. Тут только мы заметили дневную жару и мокрые ноги, вспомнили про усталость и почувствовали, что голодны. Пора было возвращаться домой.
Глава четырнадцатая
В ЭТОЙ ГЛАВЕ НИЧЕГО НЕ ПРЕУВЕЛИЧЕНО. НА САМОМ ДЕЛЕ ВСЕ ПРОИЗОШЛО ИМЕННО ТАК, КАК НАПИСАНО
Какие они все нарядные! Мальчики боятся шагнуть и неподвижны, словно часовые. Складки на их брюках будто вычерчены рейсфедером, начищенные гуталином туфли сияют, как солнце. У всех мальчиков и девочек алые галстуки и совершенно безупречной белизны рубашки или блузки с короткими рукавами. У девочек синие юбки и белые носки. У Люси новое штапельное платье и новая шелковая цветная косынка. Но самый элегантный - это, конечно, Володя-Индюшонок. Даже его всегдашний вихор, смазанный чем-то сильно пахучим, теперь старательно приглажен, а его небесно-дымчатые коверкотовые брюки просто верх совершенства. Да как же им всем не быть нарядными! Мы стоим на платформе железнодорожной станции. Сейчас будем садиться в поезд, поедем на три дня в Москву.
Золотой Бор - это конечный пункт железнодорожной ветки. Здешние вагоны больше похожи на зеленые коробки с маленькими окошками. Тридцать километров до главной магистрали поезд тащится целых два часа.
122
Груза у нас порядочно: пять корзин грибов, заботливо прикрытых березовыми ветками, несколько банок варенья, свежие фрукты, геологические образцы; да еще у каждого авоська или сумка с продуктами на дорогу пирогами, пышками, помидорами, яблоками, яйцами...
Нас провожают Елена Ивановна и восхищенные мамаши.
Десять минут до отправления поезда, пора садиться в вагон. Магдалина Харитоновна пересчитывает ребят.
- А где же Витя Перцов?
- Перец, Перец, где ты?
- Странно, куда он мог запропаститься?-удивляется Елена Ивановна.
Выясняется - мальчики видели его, когда рано утром он как угорелый промчался через базарную площадь. А сейчас уже два часа дня.
- Ну вот, если он не явится, значит, один билет лишний!- восклицает Магдалина Харитоновна.
- Что-нибудь с ним случилось?-спрашиваю я.
- Вообще-то он не такой, чтобы пропасть,- недоумевает Люся.
Все шумно вскакивают в вагон, сразу же открывают окна, выглядывают из них, толкая один другого. Смотреть на своих родителей и на станцию из окна вагона очень интересно, а тут еще Перца надо не пропустить.
Проходит к паровозу дежурный по станции в красной фуражке.
Пронзительный свисток, потом гудок, вагоны лязгают и со стоном, со скрипом дергаются с места.
Мамы машут платочками и что-то неслышное, но, наверное, очень важное пытаются внушить своим
