— Я так и собиралась сделать, — возразила Бертилла, — но он был так добр, с таким участием отнесся ко мне и сам предложил отвезти меня домой.
— Думаю, он бы не предложил этого, если бы посчитал тебя взрослой, — задумчиво, обращаясь скорее к самой себе, а не к дочери, проговорила леди Элвинстон. — Он решил, что ты еще ребенок. Ты не выглядишь на восемнадцать лет.
Бертилла со страхом припомнила, что лорд Сэйр поинтересовался ее возрастом, а она сказала ему правду, но не решилась теперь поведать об этом матери.
Разумеется, если бы мать задала ей прямой вопрос, она бы не солгала.
Еще с детских лет Бертилла усвоила, что спешить с информацией неразумно, поскольку невозможно предвидеть, как леди Элвинстон воспримет ее.
— Итак… — Леди Элвинстон все еще рассуждала сама с собой. — Если считать, что я родила тебя в семнадцать лет, то пусть тебе будет четырнадцать, а мне, стало быть, тридцать один.
Она окинула дочь критическим взглядом.
— Вполне сойдешь за четырнадцатилетнюю, — объявила леди Элвинстон. — Ты такая маленькая, такая невзрачная. Если меня спросят, я так и отвечу.
Она взяла с постели еще одно письмо.
— Значит, дело улажено, — сказала она, — к тому же ты здесь пробудешь недолго. Только держись подальше от посторонних глаз.
— Мне придется уехать, мама?
— Послезавтра, — сообщила леди Элвинстон. — Ты будешь жить у тети Агаты, старшей сестры твоего отца.
Бертилла не могла скрыть потрясения:
— С тетей Агатой? Но я думала, что она…
— Агата — миссионерка, как ты отлично знаешь, и я решила, что тебе стоит готовить себя к той же деятельности.
— Вы имеете в виду, — с трудом, запинаясь чуть ли не на каждом слове, заговорила Бертилла, — вы хотите, чтобы… я тоже… стала миссионеркой?
— А почему бы и нет? — пожала плечами леди Элвинстон. — Это вполне достойная карьера для любой девушки. Как ты знаешь, тетя Агата живет в Сараваке.
Бертилла только тихонько охнула, а леди Элвинстон продолжала:
— После смерти Маргарет я написала Агате и сообщила, что, когда ты окончишь школу, я отправлю тебя жить к ней.
— И она… согласилась принять меня?
— Ответ не успел еще прийти, но я уверена, что Агата тебе обрадуется.
— Как вы можете быть в этом уверены, мама? Леди Элвинстон не ответила, и немного погодя
Бертилла решилась спросить:
— Когда у вас, мама, в последний раз были известия о тете Агате?
— Неужели ты думаешь, что я помню каждое письмо, которое получаю? — рассердилась леди Элвинстон. — Агата всегда писала твоему отцу на Рождество.
— Но папа уже три года как умер.
Леди Элвинстон взглянула на обеспокоенное лицо и встревоженные глаза дочери, и черты ее словно окаменели.
— Прекрати создавать ненужные затруднения! — отрезала она.
— Но… мама…
— Я больше не намерена выслушивать возражения! Теперь, когда Маргарет умерла, тебе больше некуда деваться. — Она помолчала и добавила: — Большинство девушек были бы только рады повидать мир. Уверена, что тебе это придется по душе, а я всегда говорила, что путешествия расширяют кругозор.
— Я должна буду остаться в Сараваке… навсегда?
— Откуда же взять деньги на обратную дорогу? — заявила леди Элвинстон. — Отправить тебя туда стоит очень дорого, а тебе к тому же понадобятся платья, вообще разная одежда, хоть и немного. Никто и не ждет, чтобы ты была модно одета, потому что некому будет на тебя смотреть, кроме множества туземцев.
Бертилла умоляюще сложила руки.
— Мама, я не хочу жить с тетей Агатой! Я помню, как боялась ее, когда была маленькой, а папа всегда считал ее фанатичкой.
— Твой папа всегда говорил много глупостей, на которые тебе не стоило бы обращать внимания, — возразила леди Элвинстон. — Ты поедешь к своей тете, Бертилла, нравится тебе это или нет. Ты мне здесь не нужна.
— Может быть, одна из папиных двоюродных сестер согласится взять меня к себе? — в полном отчаянии предложила Бертилла.
— Все они живут в Лондоне, а я уже сказала, что здесь ты мне не нужна. Пойми же наконец, мне ни к чему бремя в виде взрослой дочери.
С этими словами леди Элвинстон повернулась к зеркалу на туалетном столике и вгляделась в собственное отражение.
Она осталась вполне довольной своими темными волосами и белой кожей.
— Ты достаточно взрослая, — сказала она, — чтобы понять, что я надеюсь снова выйти замуж, но смею тебя уверить, Бертилла: ничто так не отпугивает мужчину, как дети жены от предыдущего брака.
— Я вполне могу понять это, мама, — согласилась Бертилла, — но, пожалуйста, прошу вас, не отсылайте меня из Англии. Неужели я не могу уехать в деревню? Никто не узнает, что я там, а старые слуги присмотрят за мной.
— Это совершенно неподходящий вариант, — возразила леди Элвинстон. — Этим летом я намерена открыть Элвинстон-парк. Теперь модно проводить уик-энды в деревне, и там я буду принимать кое-кого из своих друзей. — Помолчав, она добавила со вздохом: — Если у меня хватит на это сил.
— Но не могу ли я поехать куда-нибудь еще, мама? Вам не придется тратить на меня слишком много.
— Мой тебе ответ: нет, Бертилла! И я больше не намерена обсуждать это! — твердо заявила леди Элвинстон. — Мне так или иначе придется истратить немало денег, чтобы отправить тебя в Саравак, ты туда поедешь и там останешься.
— Но… мама…
— Уходи и оставь меня одну! — выкрикнула леди Элвинстон. — Ты бы лучше начала собирать свои вещи. Я поручу Доукинс пройтись с тобой по магазинам во второй половине дня, ведь, как я понимаю, у тебя нет летних платьев, а в Сараваке очень жарко, но не вздумай приобретать что-то слишком дорогое.
Леди Элвинстон позвонила в колокольчик, который лежал на столике возле кровати.
Дверь почти мгновенно отворилась, и вошла горничная, длиннолицая пожилая женщина.
— Доукинс, приехала мисс Бертилла, — сказала леди Элвинстон. — Конечно же, явилась не в тот день. Но это дает вам два дня, чтобы помочь ей купить необходимое.
— Я сделаю все, что от меня зависит, миледи, — ответила Доукинс, — но вашей милости известно не хуже, чем мне, что в это время года мы не купим в магазинах летних платьев.
— Постарайтесь сделать все, что можно, и не тратьте слишком много.
Тон у леди Элвинстон был самый решительный; она снова взялась за письма, и Бертилла поняла, что должна удалиться.
Она вышла из комнаты и направилась было в маленькую спальню, где жила раньше, но обнаружила, что комната заставлена платяными шкафами матери.
Не без труда ей удалось выяснить, что спать ей придется в комнатке на верхнем этаже, по соседству со служанками.
Это огорчило ее не больше, чем свидание с матерью: чего, собственно, еще она могла ожидать?
Она всегда знала, что мать ее не любит, что ей неприятно само существование дочери.
Бертилла в горьком раздумье присела на кровать. Разумеется, следовало ожидать, что с ней поступят
