хватать людей, с которыми он столько лет служил и не раз смотрел в лицо смерти. Он прекрасно понимал, что дружба, которую он обрел на войне, не может сравниться с теми отношениями, что складываются между людьми в мирное время, и уже заранее тосковал по этой дружбе.
— Я дома! — попытался ободрить себя полковник, прокладывая путь среди толпы и завалов груза на пристани.
Однако в следующую минуту все сантименты были тут же забыты, и он выругался вслед носильщику, налетевшему на него со своей тележкой.
В этот день уже не было никакой надежды выбраться из Дувра, и только благодаря своему высокому званию и внушительной, властной манере держаться полковнику удалось найти комнату, где он мог бы переночевать.
Утро следующего дня принесло ему бесчисленное множество проблем, связанных с улаживанием дел подчиненных из его собственного полка, которым он вызвался помочь до своего отъезда.
Помимо всего прочего, у него была назначена важная встреча, и ему было очень сложно найти подходящее место для конфиденциального разговора в гостинице, где царила такая же суета и неразбериха, что и на улицах.
Еще перед тем, как покинуть Францию, он обдумывал свое будущее по приезде на родину. Рассудив, что ему незачем ехать в Лондон, но придется пересечь всю страну, чтобы добраться до дома, полковник написал в адвокатскую контору, которая занималась его делами, а ранее — делами его отца, с тем чтобы они послали и своего доверенного представителя в Дувр.
Договариваясь об этом, Ромни Вуд даже не представлял себе, насколько трудно будет с ним встретиться. Фойе гостиницы было битком набито офицерами, так что просто нечем было дышать. С большим трудом он разыскал в этой толпе человека, ожидавшего его с каким-то отчаянным и слегка ошарашенным видом, оглушенного шумом и суетой, царящими здесь. При этом еще надо было найти комнату, в которой они могли бы спокойно поговорить, не прерываемые гомоном множества голосов.
В конце концов управляющий гостиницей предложил Ромни Вуду воспользоваться его собственной конторой, и, когда дверь за ними закрылась, им показалось, что они попали в оазис блаженной тишины.
— Я не имел представления, мистер Гроссвайс, когда просил вас приехать на встречу со мной из Лондона, — сказал полковник адвокату, — что в Дувре царит такой хаос.
— Это вполне объяснимо, милорд, в подобных обстоятельствах, — кивнул мистер Гроссвайс.
Это был маленький, сухой старичок в очках, с умными, внимательными глазами и седой головой. Глядя на него, Ромни Вуд с чуть заметной улыбкой подумал, что безошибочно узнал бы в нем стряпчего где угодно и среди какой угодно компании.
— Прежде всего, — произнес лорд Хейвуд, когда мистер Гроссвайс уселся напротив него, держа на коленях свой раздутый портфель, — я бы хотел поблагодарить за те подробные письма, которые я получал от вас, будучи во Франции. Хотя должен признаться, что сообщения, полученные мной за последние восемнадцать месяцев, могут кого угодно повергнуть в уныние.
— Неудивительно, милорд, — ответил мистер Гроссвайс. — Очень многие молодые люди, подобно вам демобилизованные из армий, оказываются так же неприятно удивлены, ознакомившись с состоянием дел в Англии.
— Я слышал, что экономическое положение в военное время резко ухудшилось и сейчас стране грозит нищета и серьезные экономические трудности, — резко ответил лорд Хейвуд.
— Это так, — согласился с ним мистер Гроссвайс. — И я не хочу скрывать от вашей светлости тот факт, что Англию в ближайшем будущем ждет множество тягот, а также, несомненно, серьезные социальные потрясения.
То же самое лорд Хейвуд слышал и от герцога Веллингтона после его краткосрочного визита в Англию. Однако в данную минуту он предпочитал заняться своими собственными проблемами.
— Давайте вернемся к нашим делам, мистер Гроссвайс. Как я понял из ваших последних отчетов, поместье Хейвудов доведено почти до полного разорения.
— Это не то слово, которое я бы хотел употребить, милорд, — ответил стряпчий, — но, к сожалению, дела обстоят таким образом, что арендаторы не могут платить свою ренту. У них совсем нет денег, да и взять их, если сказать честно, просто неоткуда. Если только ваша светлость не имеет каких-либо неизвестных мне доходов, то я даже не знаю, что вы будете делать в самом ближайшем будущем.
— Неужели все обстоит так плохо? — спросил лорд Хейвуд.
Но и без мистера Гроссвайса он прекрасно знает ответ на этот вопрос.
— Боюсь, даже хуже, милорд!
— Что ж, ладно, — сказал он, — значит, нам надо решить, что можно продать.
— Я предвидел, что ваша светлость задаст мне этот вопрос, — с важным видом сказал мистер Гроссвайс. — Поэтому я заранее составил список ценного имущества, имеющегося в вашем распоряжении, которое вы можете продать. Только, боюсь, этот список совсем невелик.
Лорд Хейвуд нахмурился.
— Что значит невелик?
Мистер Гроссвайс кашлянул с виноватым видом.
— Вашей светлости должно быть известно, что ваш дедушка включил почти все имущество, которым обладал род Хейвудов, в акт о майоратном наследовании, то есть без права отчуждения, и разорвать этот акт могут только трое прямых наследников всего состояния, живущих в одно и то же время.
— Я никогда даже не слышал об этом.
— Я принес с собой все бумаги, чтобы вы, ваша светлость, могли на них взглянуть, — сказал адвокат и потянулся за своим портфелем.
— Я готов положиться на ваше слово в этом вопросе, мистер Гроссвайс. Так, значит, вы заявляете мне, что я не могу продать Хейвуд-хауз в Лондоне и аббатство Хейвудов в деревне, а также почти все, что в них содержится?
— Именно так, милорд. — Мистер Гроссвайс согласно наклонил голову.
В его голосе послышалось облегчение, так как ему совсем не хотелось самому вдаваться в эти неприятные для его клиента детали.
Лорд Хейвуд некоторое время сидел молча, барабаня пальцами по крышке стола, покрытой пятнами от пролитого вина и чернил и исцарапанной грубыми краями оловянных кружек. Но лорд Хейвуд ничего этого не замечал. Он был сейчас полностью погружен в невеселые мысли о том, как ему жить дальше, не имея ни пенни за душой, потому что именно к этому и сводилось все то, что сообщил ему сейчас мистер Гроссвайс.
Оглядываясь назад, полковник с горечью вспоминал, каким богатым и процветающим было поместье Хейвудов в Букингемшире во времена его детства, когда он мальчишкой катался там на лошадях, бегал по полям и лесам, полным дичи, охотился на кроликов и фазанов.
Арендаторы казались вполне преуспевающими и довольными жизнью, работники весело улыбались. В конюшнях поместья перебирали стройными ногами несколько десятков великолепных лошадей, а в нижнем большом холле с колоннами, всегда дежурило с полдюжины молодых лакеев.
Поместье обслуживала целая армия садовников, грумов, конюхов, плотников, сторожей и лесничих. Благодаря их труду хозяйство поддерживалось в образцовом состоянии, что делало его одним из самых великолепных владений во всем графстве, а может быть, и во всей стране.
Казалось невероятным, что все это в один прекрасный момент может исчезнуть, подобно тому как мгновенно сдувается наполненный газом шар: пф-ф — и все, ничего не осталось.
Лорд Хейвуд уверял себя, что это невозможно, что мистер Гроссвайс просто сгущает краски.
— Могу вас заверить, милорд, что я тщательно все проверил в обоих домах, сверил все имущество с описью. И вновь должен сказать, что, к моему глубокому сожалению, там осталось очень мало ценностей, которые ваша светлость могли бы продать, может быть, даже и совсем ничего нет.
— А что лесные угодья? — поинтересовался лорд Хейвуд.
— Деревья, которые можно было использовать, срубили еще в первые годы войны. Те, что остались, — либо слишком старые и больные, либо совсем молодые и не годятся ни для кораблестроения, ни на постройку домов.
