— Но должно же остаться хоть что-нибудь! — воскликнул лорд Хейвуд, и, несмотря на то что он старался контролировать себя, в его голосе все же прозвучали нотки отчаяния.
Он слишком хорошо сознавал свое положение. Дело усугублялось еще и тем, что у него самого имелись долги. Сумма была немалая, так как в последний год жизнь в Париже сильно истощила его кошелек.
Однако это произошло вовсе не потому, что он растранжирил деньги на красивых, но алчных женщин, которыми так славился Париж, как могли бы подумать те, кто не знал полковника Вуда как следует. Его деньги ушли на то, чтобы помочь и поддержать друзей-офицеров, оказывавшихся время от времени в еще более тяжелом положении, чем он сам.
— Я буду вынужден вернуться домой без единого пенни, будь я проклят! — как-то горько по сетовал один из его капитанов.
— Все разрушено, разбито, ничего не оста лось, — жаловался ему другой, более молодой офицер. — Вот какую цену приходится платить, когда сражаешься за своего короля и страну, в то время как те, кто остался дома, преспокойно наживаются на наших бедах.
И он давал взаймы и тому, и другому, и третьему, хотя совершенно не рассчитывал на то, что эти деньги к нему когда-нибудь вернутся. Он просто считал, что должен отплатить добром за дружеское отношение, преданность и восхищение более молодых офицеров, служивших под его началом, за их поддержку как во время боевых действий, так и позже, во время оккупации.
Теперь полковник понял, что был тогда слишком щедр и непростительно легкомыслен. Он совсем забыл, что несет ответственность за своих собственных людей, тех самых, которые всю свою жизнь работали в его огромном поместье.
Внезапно лорд Хейвуд понял, что мистер Гроссвайс смотрит на него внимательным взглядом, в котором читалось явное беспокойство.
— Я подожду принимать какие-либо решения до того момента, как приеду в поместье, — сказал он, — а там посмотрю, что можно будет сделать. Так вы говорите, что на моем счету в банке ничего нет?
Мой партнер и я, ваша светлость, следуя вашим распоряжениям, которые вы сделали после смерти вашего батюшки, выплачивали пенсион старым слугам и заработную плату тем, кто оставался работать в поместье и лондонском доме, до тех пор, пока они не находили другого места.
— Сколько человек сейчас живет в лондонском доме?
— Там остались дворецкий и его жена, которые в действительности слишком стары, чтобы работать, и нуждаются в пенсионе. И еще лакей, которому уже семьдесят три, и слуга для поручений, ему, если я не ошибаюсь, около восьмидесяти.
— А в поместье? — спросил лорд Хейвуд, с трудом подавив тяжелый вздох.
— К счастью, большинство слуг нашли другую работу, — ответил мистер Гроссвайс. — Там остался только Меривейл, который, как вы, возможно, помните, был лакеем еще у вашего деда, а позже служил дворецким у вашего отца.
— Да, я знаю Меривейла, — задумчиво ответил лорд Хейвуд.
— Он уже очень стар. Они с женой все это время присматривали за поместьем, наводили там порядок в меру своих сил. Они живут в коттедже, рядом с домом.
— Значит, в поместье остался только Меривейл?
Именно так, милорд. Вы ведь понимаете, у нас в распоряжении не было денег, чтобы нанять новых слуг. К тому же мы не считали это необходимым. Никто не знал, когда ваша светлость вернется.
— Вы, разумеется, совершенно правы, — вздохнул полковник. — А теперь давайте посмотрим, что можно продать.
С этими словами он протянул руку и взял лист бумаги, который до этого ему показывал стряпчий.
На нем ясным четким почерком было перечислено не более дюжины пунктов.
— И это все?
— Боюсь, что так, милорд. Мебель в спальнях поместья, картины и серебро, а также кое-какая мелочь в доме: ковры, портьеры, мебель в небольших комнатах, все это не представляет ценности и в настоящий момент вряд ли может быть продано, разве что за очень незначительную сумму, о которой даже не стоит и говорить.
— В лондонском доме такое же положение?
— К сожалению, да, милорд.
Лорд Хейвуд несколько минут молчал, сжав зубы.
— Я думаю, нет смысла спрашивать вас, нет ли сегодня покупателей на землю, а тем более на хозяйства арендаторов.
На рынке переизбыток предложений, — грустно ответил мистер Гроссвайс. — Почти каждый землевладелец пытается сбыть с рук фермы, большинство из них — убыточны. Закон о зерне, принятый правительством с целью закрыть путь на рынок дешевому иностранному зерну, привел лишь к усилению голода в стране, но ничего не дал его производителям.
Лорд Хейвуд хотел заметить, что такова цена победы, но подумал, что это прозвучало бы как пустая, ничего не значащая в такой ситуации фраза. Он сам достаточно наслышался в последнее время подобных высокопарных и совершенно бессмысленных сентенций, поэтому просто промолчал.
Мистер Гроссвайс собрал бумаги, закрыл свой чемоданчик и сказал:
— Я бы очень хотел, милорд, принести вам более благоприятные и обнадеживающие известия, но, увы... Мой партнер и я, если таковым окажется ваше желание, можем еще раз осмотреть Хейвуд-хауз. Однако должен заметить, что единственная персона, которая в эти дни что-то по купает, это его королевское высочество принц-регент. А поскольку он никогда не платит своих долгов, большинство джентльменов не спешат продавать ему свое имущество.
Лорд Хейвуд поднялся.
— Сейчас, мистер Гроссвайс, — сказал он до вольно решительно, — я намереваюсь ехать пря мо в поместье. Как только я сам познакомлюсь с обстановкой и приду к какому-нибудь решению по поводу того, что можно будет предпринять, я обязательно свяжусь с вами.
— Благодарю, милорд.
— Это я вам весьма благодарен за тот труд, который вы на себя взяли по контролю за состоянием моих дел в мое отсутствие. Я не сомневаюсь, что с удовольствием буду пользоваться и в будущем вашими услугами.
— Примите нашу огромную благодарность за ваше милостивое покровительство, ваша светлость.
Стряпчий с поклоном удалился, а лорд Хейвуд опустился на стул и сидел еще несколько минут в конторе, глядя в пространство невидящими глазами.
Хотел бы он знать, черт возьми, что же ему теперь все-таки делать! Однако, просидев так несколько минут, полковник с присущей ему практичностью решил, что нет смысла что-нибудь планировать до тех пор, пока он не увидит своими собственными глазами состояние как поместья, так и лондонского дома.
Только сейчас он увидел, что мистер Гроссвайс оставил ему кипу документов. Большую часть составляли бумаги с описью имущества. Так на них и значилось: «Опись Хейвудского аббатства и имущества Хейвуд-хауза в Лондоне».
— Должно же там быть хоть что-то ценное! — пробормотал он.
Впрочем, он не питал на этот счет никаких надежд. Все, на что пока лорд Хейвуд мог рассчитывать, это около двадцати фунтов наличными, которые у него были с собой.
Эти деньги он выручил, продав все свое имущество, которое набралось у него за годы жизни в Париже. Сумма была до смешного мала, но большего он не смог выжать из невероятно жадного французского агента по продаже недвижимости.
Лорд Хейвуд тогда еще подумал, что уж лучше бы он жил в палатке со своими людьми или в бараках, которые они реквизировали в предместьях Парижа. Все равно ему пришлось разрываться между городом, где находился герцог, и пригородом, где расположились его люди.
Теперь лорд Хейвуд думал о том, что ему следовало гораздо раньше вернуться домой. Ведь если бы он не упустил время и продал несколько ферм сразу после смерти отца, его положение не было бы таким тяжелым.
Но сейчас было слишком поздно сожалеть об этом. Все, что он мог сделать, это отправиться поскорее домой и убедиться самому, так ли уж плохи дела, как это представлялось из отчета мистера
