— До сих пор еще ни одной из моих лошадей не приходилось ставить припарки. — Он говорил тем же суровым тоном, который внушал ей безмерный страх. — Думаю, вам вряд ли известно, что чувствуешь, когда в бок тебе вонзают шпору, так что вам лучше будет испытать это на себе!
Он поднял ее левый сапог, оставленный горничной рядом с туалетным столиком, и закатал тонкий рукав ее пеньюара. И Лоринда почувствовала, как ее предплечье пронзила острая боль от укола шпорой!
Девушка, не сдержавшись, вскрикнула. Но потом гордыня взяла верх над болью, и Лоринда без единого звука вынесла еще два укола.
Она услышала, как он швырнул сапог на ковер рядом с хлыстом, пересек комнату, и дверь с шумом захлопнулась за ним.
Лоринда некоторое время лежала неподвижно, не в силах пошевелиться, даже вздохнуть. Она просто не могла поверить в то, что все это действительно случилось с ней. Она, признанная первая красавица Лондона, которая никогда не позволяла ни одному влюбленному в нее мужчине даже прикоснуться к ней, была высечена хлыстом и изранена шпорой, словно какая-нибудь лошадь.
Спина нестерпимо болела, но еще хуже, чем физические страдания, было чувство унижения, охватившее все ее существо.
Как и большинству женщин, Лоринде никогда не приходилось сталкиваться с насилием, разве что со стороны какого-нибудь поклонника, стремящегося заключить ее в объятия. То насилие, с которым ей пришлось столкнуться теперь, и превосходство человека, против которого она оказалась совершенно беззащитной, потрясли ее до глубины души. Она уже была не в состоянии ненавидеть мужа: в ее сердце не оставалось места ни для каких других чувств, кроме желания умереть, — любой ценой спастись от неизвестного будущего, от чего-то зловещего и непреодолимого, чему она даже не могла дать определения.
«Что же мне… делать? Как я смогу… вынести такое?» — спрашивала она себя.
Все еще не двигаясь, Лоринда обдумывала возможность побега. Она решила, что после такой расправы у нее не хватит духу еще раз оказаться с мужем лицом к лицу. Как она сможет взглянуть ему в глаза после всего случившегося? Хватит ли у нее сил снова предстать перед ним и увидеть язвительный блеск в его глазах, скривившиеся в усмешке губы, понимая, что ее собственное унижение и беспомощность приносят ему какое-то злорадное удовлетворение? В этот миг Лоринде показалось, будто она погружается на самое дно адской пропасти, мрачной и глубокой.
Но гордость, которую Лоринда всегда считала одним из своих достоинств, и отвага, в которой она никогда не испытывала недостатка, пришли ей на помощь. Постепенно девушка оправилась от пережитого и усилием воли заставила свой ум обратиться к более разумным доводам.
Он унизил ее так глубоко, как, по ее убеждению, еще ни один мужчина не унижал женщину. Он повел себя с ней так жестоко, словно она была обыкновенным животным. Но она не доставит ему удовольствия, показывая, что он взял над ней верх. Она ни за что не признает своего поражения и не уступит ему, как бы он с ней ни поступил!
Медленно, чувствуя боль во всем теле, Лоринда поднялась с кушетки.
Ей не нужно было видеть свою спину — она знала, что на ее белой коже под полупрозрачной тканью пеньюара остались три крупных рубца от хлыста. Однако ей нетрудно было заметить на своем предплечье следы от шпоры, причем каждый кровоточил и уже начал опухать.
Лоринда подошла к туалетному столику и села на стул перед зеркалом. Ей казалось, что после всего пережитого, она должна выглядеть иначе. Но хотя щеки девушки и казались мертвенно-бледными, она по- прежнему была прекрасна.
На какой-то миг у нее возникло неосознанное желание исполосовать свое лицо ножом, обезобразить себя до неузнаваемости, чтобы Дурстану Хейлу пришлось провести всю свою жизнь рядом с женой настолько уродливой, что люди будут отворачиваться, едва увидев ее.
Но вскоре внутренний голос подсказал ей, что самым подходящим наказанием для него было бы дать ему понять, что она ни в малейшей степени не задета ее поступком. Он застал ее врасплох — что ж, она, в свою очередь, поразит его.
— Я не сдамся! — произнесла она вслух. — Я буду сопротивляться до последнего вздоха, даже если это убьет меня!
Для нее было настоящей мукой принять ванну, чувствуя, как вода словно разъедает рубцы на спине и ранки от шпоры. Казалось, боль возрастает с каждой минутой.
Переодеваясь к обеду, Лоринда умышленно остановила свой выбор на одном из самых красивых платьев, присланных из Лондона, а горничная уложила ее волосы в новую, еще более причудливую прическу. Девушка сожалела о том, что у нее нет при себе драгоценностей, так как, по ее мнению, они могли бы придать ее внешности больше ослепительности и блеска. Она прикрыла вырез платья на спине шарфом и взяла с собой маленький изящный веер, расписанный рукой искусного художника.
Лоринда медленно спустилась с лестницы ровно за пять минут до обеда, сердце в груди отчаянно колотилось, хотя внешне ей удавалось сохранять полное самообладание.
Встретиться лицом к лицу с мужем и держаться при этом как обычно свободно и непринужденно, оказалось куда более трудным делом, чем она предполагала. Всем ее существом овладело жгучее желание накричать на него, высказать ему в лицо все, что она о нем думает, как можно сильнее его уязвить.
Но что-то подсказывало ей: избранный ею способ мести гораздо тоньше. К настоящему времени муж, без сомнения, уже пришел в себя после вспышки ярости и, вероятно, испытывает стыд за то, что поступил с ней подобным образом. Во всяком случае, любой мужчина, называющий себя джентльменом, не мог бы на его месте чувствовать себя иначе.
Но действительно ли он джентльмен? Или же его самоуверенность и холеная внешность не более чем внешняя оболочка, а в глубине души он всего-навсего плебей — удачливый торговец, пожелавший взять в жены девушку из высшего аристократического круга? Вопросы, которые задавала себе Лоринда, содержали немалую долю язвительности.
Охватившее ее презрение только придало горделивости ее осанке, и, несмотря на всю свою решимость, Лоринда испытывала сильнейшее волнение, когда лакей открывал перед ней дверь в гостиную.
К удивлению и счастью, муж там был не один. Рядом с ним в дальнем конце комнаты стоял викарий местной церкви, сочетавший их браком, с рюмкой мадеры в руках.
Лоринда не спеша направилась к ним.
— Боюсь, я забыл предупредить вас, Лоринда, — произнес Дурстан, когда она подошла ближе, — что сегодня вечером у нас в гостях преподобный Августин Треваган.
— Я так рада видеть вас, викарий! — Лоринда протянула ему руку.
— Я очень польщен, миледи, тем, что, по словам вашего мужа, я стал вашим первым гостем.
— Да, верно, и поскольку именно вы обвенчали нас, что может быть более приятным? — ответила Лоринда.
Усилием воли она заставила себя нежно улыбнуться Дурстану Хейлу, надеясь в глубине души, что он раскаивается в учиненной ей экзекуции.
Они направились в столовую. За обедом разговор шел главным образом о каких-то ремонтных работах, которые должны быть проведены в местной церкви за счет личных средств Дурстана.
Трапеза затянулась, и, по мере того как одно блюдо сменялось другим, Лоринду постепенно охватывала сильнейшая усталость. Спина с каждой минутой болела все сильнее, так что невозможно было ее разогнуть.
А следы от шпоры причиняли ей даже большие страдания, чем рубцы от хлыста, — в общем, боль стала совершенно нестерпимой, и Лоринда была не в состоянии съесть хоть что-нибудь.
Она рассеянно водила вилкой по тарелке, но стоило ей попытаться проглотить хотя бы маленький кусочек, как ей казалось, что он застревает у нее в горле. Она выпила немного вина, но и это не избавило ее от ощущения, что она не сидит на стуле, а проваливается куда-то вниз, через пол.
«Мне нужно подняться наверх», — подумала девушка, решив, что после всех предпринятых усилий она не имеет права на приступы слабости.
Однако она ничего не ела с самого завтрака, и долгий, трудный путь, который ей пришлось проделать, чтобы вернуться домой, ведя под уздцы Айше, истощил ее как физически, так и морально.
Теперь разговор перешел на цветные витражи. Дурстан, похоже, превосходно разбирался в этом деле,
