отсутствовали как категория. И только звуки: то голоса астронавтов, то мерное урчание, будто кошачье, роботов, то их же бас: 'Будет исполнено', то особенно звонкий стук металла о металл, когда что-нибудь вдруг случайно падало на корпус корабля из их, порою по-человечески, неумелых рук, - да, да, только эти звуки нарушали мертвую тишину этого мертвого мира, звуки, ему не принадлежащие. Рядом со мной, держа мою руку в своей, на пульсе, сидел Фредерик. Он щурился, и оттого его маленькие рыжие глазки казались совсем щелками. Он всегда ассоциировался у меня с баскетбольным мячом. Рыжий, круглолицый и толстопузый, даже походка его чем-то напоминала то, как катится мяч. Но, несмотря на кажущуюся рыхлость, это был чрезвычайно сильный физически человек. 'Со мной все нормально', - сказал я. 'Нам пришлось вынести тебя на руках, ты потерял сознание при падении корабля'. 'Что с Крисом?' Фредерик покачал головой. Я понял, что, на беду, мое пророчество сбылось. Спросил, пытались ли они найти ZZ-II. 'Мы запустили четыре зонда, - отвечал Фредерик. - Пока безрезультатно. На более активные поиски сейчас нет времени. До темноты надо поставить лагерь'. Я быстро набрался сил, включился в работу. К тому моменту, когда небо Харона стало темнеть, над зеленым телом планеты на воздушной подушке зависла платформа лагеря. Мы и все наше оборудование уместились на крохотном, всего 10 метров в диаметре, клочке земной цивилизации, защищенном от внешнего мира незримым колпаком силового поля, не подвластном ни дождю, ни ветру, ни снегу, ни камнепаду, ни ударам молнии, ни, казалось, самому черту... Мы недооценили его величество Харона. Мы, - я все время говорю 'мы'. Мы были одной семьей. Без родных и близких. Оставлявшие любимых без сожаления, зная, что иначе придется расстаться с самым главным в жизни. Со своей профессией. Подвластные времени, но не пространству. Разведчики. Мигель - смуглый латиноамериканец с лицом, словно маска индейского божества, полного величия и загадочности; Арно - белокурый гигант, и скулы, и нос, и губы, и лоб, и глаза которого были точно отменная работа мастера, задавшегося целью высечь из камня идеал европейской расы; Алекс будто на ветру в пустыне высохшее дерево, с носом грека, с глазами немца, круглоголовый, долговязый, темнокожий 'марсианин', в ком смешалась, наверное, кровь всего человечества; и Клод - древний двухметрового роста старик, с протезами рук и ног, с трижды вылепленными врачами, после катастроф, телом и лицом, и голым черепом, в который был встроен чип, стимулирующий работу человеческого мозга. 'Мы' - это и Фредерик, и Крис, и я... Нас было семеро, стало на одного меньше, и было горько и больно. Дежурил той первой ночью Фредерик. Он сидел за пультом электронного мозга; в его обязанности входило управление силовым полем, анализ всей поступавшей с зондов и различных датчиков информации, обеспечение жизнедеятельности лагеря. Он сидел перед мониторами, неотрывно следя за картинками, что передавали сюда все четыре зонда. Засыпая в своей капсуле, я видел его напряженное лицо. Свет ламп брал его в кольцо и, расходясь кругами, уходил в ночь за пределы нашей крепости. Проснулся я от сдавленного крика. Крика боли. Я вскинулся со своего ложа, увидел, что Фредерик уронил на грудь голову, тело обмякло, Мы бросились к нему все почти одновременно. Он потерял сознание; его глазные яблоки были выжжены, наверное, до самого мозга. Монитор перед ним мерцал и переливался малиновым светом. Фредерика уложили в медицинскую капсулу, ввели обезболивающее, привели в чувство. '...Помню только яркую вспышку... Мониторы...', - говорил он, еще плохо ворочая языком. Проверка аппаратуры ничего не дала. Все параметры были в норме, и, тем не менее, это случилось. Мы встали перед, казалось, неразрешимой задачей: можно ли кому-либо находиться во время дежурства перед включенными мониторами? Вероятность того, что опасность исходила от них, была велика. Определились, что нельзя. И место за пультом занял Алекс. Мониторы выключили. Сон больше ни к кому не шел. Клод несколько раз вставал и прикладывался к виски. Мигель и Арно о чем-то переговаривались. Я бездумно смотрел в черную пустоту, именуемую небом. За полчаса до рассвета Алекс вскрикнул. Все как один, в миг избавляясь от навязчивой дремоты, метнулись из своих капсул к пульту и замерли, не сделав и шага. В дежурном кресле никого не было.
18. По дорожке оранжереи, толстому стеклу, за которым простирался с россыпью звезд бесконечный космос, шел Хон - полупрозрачная и, кажется, невесомая тень, силуэт, призрак. Он неестественно прямо держал спину, поворот головы был особенно медленный, а походка - стремительной и плавной необычайно; он будто парил, а сквозь голые ступни был виден пол, которого они едва касались. Потом Алэн увидел его глаза. Хон-призрак в этот момент поравнялся с его укрытием, остановился, повернулся в его сторону и несколько секунд смотрел неотрывно. Они излучали свет ...совершенный черный свет, его глаза. Он видел их перед собой и был уверен, что они видят его, если только были на это способны. Алэн не выстрелил только потому, что не понимал, какая опасность может исходить от этого безтелесого создания. Ответ пришел сам собой, едва Хон-призрак двинулся к нему через заросли, когда каждый его шаг отмечался выжженной травой, черным следом, когда каждое его прикосновение к кустарнику ли, к лианам ли, деревьям ли, их листьям, - все обращало в пепел... Алэн больше не медлил; еще не зная, поможет ли это ему, нажал на курок: смерч невидимого огня прошел через Хона, его силуэт вспыхнул и испарился. 'Сколько у меня времени? Не более получаса...', - думал он уже о сыне. Алэн оставил его в пассажирском блоке, в ближней ко входу резервной капсуле, на нем был его корсет 'Стелс-Мэйджик'. Голубой туман, который казался ему сейчас самым страшным врагом, захватил бы ее последней... 'Полчаса форы...', - повторил он, отступил назад и скрылся в высокой траве.
* * * Хон-призрак появился в проходе внезапно. Луи Сантано, заметив его, опешил: экс-Хон был гол и белесо- прозрачен. Командор видел сквозь него соседние капсулы, пол и стены, и лампы освещения, но все словно в предрассветном тумане! Дон Ричи, напротив, словно именно таким его и ждал: встретил молчаливо, тотчас направился к нему, стараясь не смотреть. Потом он вошел в него, как входят в тень. 'Где близнец?' 'Нас стало трое'. 'Но он на свободе и жив'. 'Да. И сейчас он в нижней оранжерее'. 'Тебе следует находиться около президента. Одно твое присутствие может отпугнуть его'. 'Я все понял'. Но диалога этого Луи не слышал. Уста Дона не разомкнулись, а тень оставалась тенью. Луи Сантано смог что-либо вымолвить не раньше, чем экс-Хон покинул их. 'Что все это значит, Дон?' Охранник не удостоил его ответом, лишь знаком приказал следовать за собой.
* * * Алэн долго пил и долго умывался. Бассейн не был глубоким; дно, до которого можно было дотянуться рукой, выстлала крупная галька, и среди камней пряталась королевская форель. Он подумал, что в этом, наверное, и есть главное отличие этого леса от настоящего - здесь не было ощущения жизни, как и не было ее присутствия, кроме, может быть, этой рыбы. Он смотрелся в зеркало чистой, как слеза, воды и точно не узнавал того, кто смотрел на него. Кажется, впервые за последние годы он увидел свое отражение так близко, кажется, впервые он мог разглядеть себя, позабыв о суетности бытия и лицемерии перед самим собой. Он здорово постарел. Конечно, он был моложав, но сколько же собралось этих мелких морщинок у усталых глаз, покрупнее - на высоком лбу или вокруг у рта; его желтая кожа ему же напоминала пергамент, что нашли среди древних раскопок... Горелый запах. Он вновь услышал этот горелый запах. Он лежал у воды, опираясь на руки, на песчаной, цвета яичного желтка, отмели и затылком почувствовал приближение врага. В следующую секунду Алэн исчез. А у бассейна остались два призрака, две тени, два силуэта... Хона-телохранителя.
* * * 'Сэр, как ваше самочувствие?' - звенящим голосом спросил робот-официант, склоняя над лежащим в крови человеком свое угловатое, одетое в красную с желтым ливрею туловище. Алэн открыл глаза. Лицо манекена было тупо- вежливо-безучастно: 'Разрешите вызвать вам стюардессу для оказания медицинской помощи?' Алэн отказался вполне корректно и в то же время настойчиво. Перспектива, что забота дотошного робота привлечет внимание охраны президента, его совсем не устраивала. Робот предложил виски, содовую и еще какую-то воду Алэн не расслышал; он пытался сориентироваться, где находится. Это был ресторан-клуб, и как того он, телепортируясь, и хотел - самый отдаленный его уголок; к тому же от зала его заслоняла стойка бара. Единственное, что было в поле его зрения, - вход в пассажирский блок. Силы оставили его, кровь проступала даже сквозь кожу капельками пота. Он почти умирал, но знал: если отлежится хотя бы десять минут, то придет в норму. А тут, как нарочно, этот робот. Официант с электронными мозгами продолжал свои попытки ему угодить и, кажется, входил в раж: '...также у нас имеются экзотические блюда Вероны, возможно, вам понравится запеченная чешуя 'ихтиона' или легкие гигантской перепелки. Знаете ли, они в собственном соку просто великолепны...' Алэн прервал его и на этот раз довольно грубо: 'Ты надоел мне, приятель. Проваливай, и чтоб я тебя не видел'. И официант точно обиделся, не задерживаясь ни на секунду, укатился на своих роликовых ногах. Ресторан-клуб заливало солнечным светом. Алэн подумал, что глазам, не находись он в тени стойки, в его теперешнем состоянии было бы нестерпимо больно. Музыка давно смолкла, и только щелкающие удары бильярдных шаров друг о друга иногда прорезали тишину. Неожиданно он вновь услышал робота-официанта, но говорившего с кем-то на некотором отдалении от него. 'Сэр, позвольте мне обратиться. В вверенном мне секторе находится раненый пассажир. Не порекомендуете ли вы мне вызвать стюардессу для оказания ему медицинской помощи?' Алэн с трудом поднял голову. У стеклянных
