разбросать на три рапорта, высвободив себе пару дней, но при этом не исключались накладки: если, например, 'колдун' попадет в аварию, а из рапорта выходит, что в этот день он как ни в чем не бывало беседовал с опером, 'химия' мгновенно обнаружится. Хотя вероятность подобных состыковок была невелика, Сизов не хотел оставлять за спиной уязвимых моментов и включал все фамилии в один дневной рапорт.
Питался он, как обычно, в буфетах и столовках, иногда вспоминая фразу известного в былые годы деловика: 'Скажи мне, что ты ешь, и я скажу тебе, как ты живешь'. Тот деловик, если исходить из его собственного афоризма, жил отлично. Сизов был на обыске и помнил глубокий сухой подвал добротного дома, забитый развешанными на крюках ароматными копченостями, грудами деликатесных консервов, невиданными винами и коньяками и другим съестным дефицитом.
Если с той же меркой подойти к жизни майора Сизова, то символом ее стал бы огромный, плохо прожаренный пирожок и кастрюля жидкой бурды, именуемой в общепите 'кофе'. Плюс рентгенограмма желудка, на которой гастрит вот-вот грозил перейти в язву. Правда, бесплатные санаторные путевки пока позволяли отодвигать осуществление этой угрозы. А у деловика, которого Сизов через несколько лет встретил в Юрмале выходящим из пропитанной запахом очень крупных взяток шикарной гостиницы, язва уже была, что подтверждало мнение Старика о полной бессмысленности придуманного им афоризма.
Рапорт о проделанной за день работе Сизов передавал с Губаревым в управление, после чего нырял в Центральный райотдел, где изучал прекращенные дела и отказные материалы семи-, восьмилетней давности.
Архив после окончания рабочего дня закрывался, но знакомые опера затаскивали в пустующий кабинет связанные шпагатом пачки тонких папок в картонных или бумажных обложках, и Старик, оставшись один в привычной казенной обстановке, неторопливо развязывал тугие узлы, окунаясь в удивительный мир счастливых находок, неожиданных открытий и случайных совпадений.
Вот гражданин сообщает о сорванной с головы шапке, а через пару дней признается, что потерял ее по пьяному делу. Или заявляет об избиении, а вскоре пишет: 'Телесные повреждения получил при падении в подвал'. Сегодня озабочен кражей портфеля, а завтра находит портфель на лестнице. Накануне требует привлечь обидчика к ответственности, а сейчас утверждает, что никаких претензий к нему не имеет. Ничего удивительного: раскрываемость преступлений в те годы была почти сто процентов.
Иногда потерпевшие упирались и не хотели 'находить' пропавшее, исцелять побои или признаваться в 'ошибке', но дела это не меняло. '... Учитывая, что гр-н Сомов оставил мотоцикл без присмотра на неохраняемой стоянке да еще не оборудовал его противоугонным устройством, он сам виновен в происшедшем угоне...' '... Заявление гр-ки Петровой о краже у нее пальто объективно ничем не подтверждается, а следовательно, оснований для возбуждения уголовного дела не имеется...' '... Поскольку телесные повреждения, по заключению су дебно-медицинской экспертизы, относятся к легким, повлекшим кратковременное расстройство здоровья, рекомендовать потерпевшей обратиться в народный суд в порядке частного обвинения...'
Майор быстро продирался сквозь горы исписанной корявыми почерками бумаги в поисках следов разбойной группы, о которой упомянул Батняцкий. Иногда откладывал какой-нибудь материал в сторону, чтобы потом взглянуть свежим взглядом, но утром, поспав пару часов на сдвинутых стульях или брошенной на пол шинели, после дополнительного изучения возвращал папку на место.
Когда внизу начинали звенеть ведра исполнявших роль уборщиков пятнадцатисуточников, Сизов увязывал архивные материалы жестким шпагатом, запирал кабинет и, заехав в управление побриться, отправлялся на автовокзал.
На четвертый день такой жизни Губарев застал майора в кабинете около восьми утра. Тот делал выписки из мятой папки в синей бумажной обложке.
- Я уж и отвык видеть вас за столом, - сказал Губарев и кивнул на исписанный листок. - Зацепили что- нибудь?
- Похоже, - как всегда, не проявляя эмоций, ответил Старик и, откинувшись на спинку стула, с хрустом потянулся.
- И что же?
- Да особенного-то и ничего, - прищурился Старик. - Некий гражданин Калмыков заявил о попытке ограбления. Потом написал, что ошибся, перепутал, преувеличил.
- Бывает...
- Бывает-то всякое... - задумчиво проговорил Сизов. - Только произошло это на Яблоневой даче за десять дней до убийства Федосова.
- Интересно. А кто занимался?
Сизов глянул в глаза собеседнику.
- Наш начальник, тогда еще капитан, а ныне подполковник Мишуев.
- Вот так блин! - оторопело вымолвил Губарев. Фоменко бы сказал: 'Я ничего не слышал!'
- А ты что скажешь? - Сизов не отводил взгляда.
- Как что? Надо беседовать с Калмыковым.
- Наши мнения совпадают. - Майор протянул напарнику свой листок. Здесь его установочные данные. Проверь, не изменился ли адрес, и вызови на девятнадцать. А я пока сдвину стулья и вздремну пару часов. Ну этот автовокзал к чертовой матери!
В то время, как майор Сизов прикорнул в чуткой полудреме на разъезжающихся стульях, начальник отдела особо тяжких Мишуев объяснялся с Крутилиным.
- Люди работают, - стараясь быть убедительным, говорил он. - Линия автоматов повисла в воздухе: магаданцы давно разослали фоторобот - результата нет. Что может Веселовский? Переключился, пошел по новому кругу - от багажной веревки, которой был связан Сероштанов. Проверяет товарные станции, речной порт...
Выпуклые холодные глаза полковника выражали безмерную скуку. Он действительно отдал оперативникам персональную машину, ездил городским транспортом, вмешивался в уличные конфликты и лично доставил в Прибрежный райотдел двух хулиганов. Пожилые руководители считали его надменным выскочкой, ищущим дешевой популярности, молодые оперативники - 'настоящим ментом' и правильным мужиком. В одном мнения сходились: человек он в общении неприятный.
- Как же вы не поймете, - ласково сказал Крутилин. - Веревка - это фигня! На ней можно только повеситься тому начальнику отдела, который не умеет организовать работу. Именных веревок не бывает, а потому на 'сицилийцев' она никогда не выведет. По крайней мере напрямую. Пусть ею занимаются участковые райотделов.
Тон полковника и сочувственная участливость, с которой он растолковывал свою мысль, подошли бы для общения с умственно отсталым ребенком.
- ...А вы доложите, как собираетесь поправить дело? И когда дадите результат? Задача уголовного розыска - произвести задержание. Значит, нужны конкретные данные: кто преступники и где находятся!
Мишуев растерянно молчал, остро ощущая собственную беспомощность. Если бы такие вопросы ставили перед ним с самого начала карьеры, он бы до сих пор был рядовым опером в районе. Дело в том, что Мишуев совершенно не владел логикой оперативного мышления.
Лишенный природных способностей шахматист может разыгрывать механически заученные партии, но ему никогда не стать мастером. Зато, выдвинувшись по организаторской линии, третьеразрядник сумеет вполне успешно командовать гроссмейстерами...
Поняв, что из миллионов пронизывающих жизнь линий причинно-следственных связей он не способен наверняка выбрать ту, которая соединяет место происшествия с преступником, начинающий оперативник Мишуев окунулся в общественную деятельность. Через год его хорошо знали в райкоме, он стал постоянным участником всевозможных активов и конференций, дежурным и довольно красноречивым оратором.
Волна успеха могла вынести его в сферу идеологической работы, но дальновидный Мишуев воспротивился, боясь затеряться среди стандартно-благообразных молодых людей с ловко подвешенными языками, обильно населяющих это поприще. Он рассудил, что общественная активность заметно выделит его именно на прежней службе, где вечно озабоченные, задерганные оперативники только радовались, если находился желающий выступить на собрании или поучаствовать в очередном мероприятии. Вместе с тем
