вопросительно посмотрела в его сторону. Поразительная ее красота приковала Варавву к месту, как в былые времена.
Юдифь была воплощением той редкой женской красоты, которая во все времена покоряла мужчин, отнимая у них рассудок и разжигая страсть. Она сознавала свою силу, которой могла безнаказанно мучить многочисленные жертвы своего непобедимого очарования.
По рождению и воспитанию Юдифь Искариот была дочерью одного из самых строгих и уважаемых фарисеев - и должна была бы быть скромнейшей из дев Иудеи, но природа взяла верх над воспитанием. Она дала ей много из того, что ценится людьми больше чистоты души. Природа бросила яркий свет солнечного заката в бронзовый оттенок ее волос, сплавила вместе темноту ночи и блеск звезд для ее глаз, выжала сок из граната для ее губ, нанесла розоватую белизну миндальных цветов на ее щеки.
Не было ничего удивительного в том, что красота Юдифи подчиняла всех, кто к ней приближался - даже строгий отец исполнял все ее причуды. Как же мог влюбленный Варавва не унижаться, как самый последний жалкий раб? Побитая собака, наказанный ребенок и те обладали большей волей, чем Варавва в ту минуту, когда взгляд красавицы безучастно скользнул по нему.
- Юдифь! - воскликнул он пылко и снова встретил равнодушие темных глаз, холодных, как дно морское.
- Юдифь! Ты не узнаешь меня?! Я Варавва.
Капризные губки слегка раскрылись, насмешливая тень промелькнула по лицу, оставляя ямочки возле самого рта и приподнимая углы тонких, словно нарисованных бровей. Юдифь рассмеялась - беззаботно, раскатисто.
- Ты Варавва? Это невозможно! Каких-нибудь два часа назад я видела его стоящим перед синедрионом - полуголого и грязного оборванца!
И она снова залилась серебристым смехом. Глаза ее смотрели презрительно. Но Варавва немного пришел в себя и встретил насмешливый взгляд с грустью: восторг и пыл его исчезли, когда он снова заговорил.
- Я Варавва, и ты, Юдифь, это знаешь... Разве я страдал не из-за тебя?
Она вскинула на него гневный взгляд.
- Как смеешь ты говорить мне такое? Какое дело дочери Искариота до низкого преступника?
- Юдифь, - опять не выдержал Варавва, он побледнел, глаза выражали глубокое отчаяние. - Сжалься! Вспомни былые дни!
Повернувшись к своим служанкам, тщеславная красавица громко сказала:
- Помните, как этот человек проходил мимо колодца, где мы отдыхали, и перебирал с нами городские сплетни вместо того, чтобы заняться делом. Однажды, помнится, он связал мне гамак и повесил между смоковницами... Вот, кажется, и все, что он для меня сделал... Но свалившаяся на его бедную голову свобода помутила его разум... Разодетый, как павлин, и с таким смиренным видом он бы хорошо смотрелся на кресте...
Служанки рассмеялись, чтобы угодить госпоже, но не все - некоторые жалели Варавву и смотрели на него с сочувствием.
Слушая жестокие слова безжалостной красавицы, он продолжал пытливо и грустно смотреть ей в глаза. Румянец на щеках Юдифи разгорелся, ее, видимо, смутил пристальный взгляд Вараввы.
Видя это замешательство, Варавва взял Юдифь за руку и снова заговорил.
- Ты не можешь понять той тоски, которую я пережил вдали от тебя! Я преступил закон из-за тебя, как бы ты это ни отрицала! Издевайся надо мной, но все же ты не можешь запретить мне безумно тебя любить! Убей меня, если это тебе доставит наслаждение, убей вот этой драгоценной игрушкой, что висит у тебя на поясе. Я умру счастливым у твоих ног...
Красавица слушала, и тщеславная улыбка расцветала на ее лице. Варавва все еще держал ее руку, и Юдифь не сопротивлялась. Другой рукой она нашарила кинжал - игрушку, маленькое лезвие которой было достаточно крепким и острым, чтобы убить.
Вынув миниатюрное оружие из ножен, осыпанных дорогими камнями, Юдифь торжествующе подняла его. Варавва не отступил и ни на секунду не отвел восхищенного взгляда от надменной красавицы.
Капризная, удовлетворенная улыбка плясала на ее губах. Юдифь засмеялась неудержимо, весело и вложила лезвие обратно в ножны.
- Я дарю тебе жизнь! - сказала она с царской снисходительностью. - Для торжества смерти сегодня достаточно лукавого Назарянина и двух подлых разбойников. Но пусти же мою руку - мне больно!
Тонкие брови красавицы сдвинулись. Варавва смущенно смотрел на красные пятна, оставленные его пальцами на белой руке Юдифи.
- Габриас поцеловал бы эту ручку, - сказала она улыбаясь.
Лучше бы земля разверзлась под ногами или молния поразила Варавву! Габриас, этот гадкий, лживый фарисей, которого он убил и за это долго страдал в темнице, опять стоит между ним и любимой! Варавву охватило такое бешенство, что он посмотрел на Юдифь с искаженным злобой лицом и сверкающими глазами.
Но тут толпа снова зашевелилась, стремясь поближе протиснуться к тому месту, где шли приготовления к казни Назорея; и пока охрана наводила порядок, несколько богато одетых людей подошли к Юдифи. Среди них был и Каиафа. Его длинное лицо еще больше вытянулось, когда он увидел Варавву.
- Что ты тут делаешь, убийца? - прошипел он яростно. - Разве я не предупреждал тебя?! Пошел прочь! Дарованная тебе свобода не очистила тебя от преступления, ты не смеешь подходить к людям именитым и праведным! Убирайся, не то я прокляну тебя, как прокаженного!
Варавва встретил угрозы спокойно.
- Почему только лицемерам дано блаженствовать в обществе Юдифи Искариот? Кажется, я начинаю понимать, кем я обманут! Я читаю твои мысли, кровожадный Каиафа! Ты, а не Иуда - виновник казни Назарянина. А значит, месть ждет тебя...
Он говорил, весь дрожа, почти не сознавая смысла сказанного.
- Он тоже сделался пророком! - насмешливо сказала Юдифь. - Распни и его.
Толпа опять рванулась, чтобы продвинуться вперед хотя бы на шаг, и снова была остановлена солдатами. Варавве пришлось отстаивать свое право на место, которое он занимал на земле в этот момент. Неожиданно пред ним предстал Мельхиор.
- Бедный, безрассудный грешник! - сказал он ласково. - Вот первый удар твоему доверчивому сердцу! Первое разочарование! Но забудь про свою боль. Пусть мир и его пути не тревожат тебя. Если твоя душа жаждет любви, пойдем ты увидишь ее распятой со всей своей славой, чтобы удовлетворить ненависть, пожирающую человечество!
Голос Мельхиора задрожал. Варавва, потрясенный своими личными обидами, покорился. Он только поднял на своего друга глаза, полные тоски.
- Скажи, если знаешь, - сказал он хрипло, - она мне изменила? Нет! Лучше молчи. Я хочу умереть, не потеряв веру в нее.
Но Мельхиор не отвечал, он был занят тем, что тащил Варавву сквозь толпу как раз к тому месту, где уже хрипели распятые на своих крестах оба разбойника, а солдаты, окружив высокую фигуру На зоре я, срывали с Него одежды.
- Пилат сошел с ума, - сказал один из воинов другому, раскручивая пергаментный свиток. - Смотри, какую он сделал надпись для креста Галилейского Пророка.
И, развернув пергамент, он стал читать слова, написанные на латыни, на греческом и на арамейском: 'Иисус Назорей - Царь Иудейский'.
- Надпись как надпись, - равнодушно ответил солдат.
- Да нет же, говорю тебе! - настаивал другой. - Каиафа сказал Пилату: 'Не пиши: 'Царь Иудейский', но пиши: 'Он говорил: Я - Царь Иудейский'. Но Пилат, верно не оправившийся от внезапного утреннего недуга, резко ответил первосвященнику: 'Что я написал, то написал!'
- Это не наше дело! - сказал ничего не понявший в этих тонкостях солдат и, взяв лист, стал приколачивать его к изголовью креста.
Сделав несколько ловких ударов, он, любуясь своей работой, отошел на несколько шагов.
- Надпись как надпись, - повторил он и снова прочел таинственные слова, которые станут известны
