'Иисуса Назорея', - был ответ перепуганных, дрожащих воинов.
'Возьмите Меня, а остальных оставьте'.
И, посмотрев на Своих учеников, Он махнул рукой, прощаясь.
Воины, видя, что Он не сопротивляется, немного ободрились и, окружив Его, повели с собой.
Оставшись одни, мы, Его ученики, зарыдали.
'Он обманул нас! - кричали мы. - Он не Бог, а человек!'
Все разошлись кто куда, а я тайком пошел за Учителем и шел до самого дома Каиафы!
Тут от волнения у Петра перехватило дыхание, он заплакал, но затем, пересилив себя, хрипло пробормотал:
- И я от Него отрекся! Когда словоохотливые рабы сказали, вот он - Его ученик, я сказал, что не знаю этого Человека! И в общем я не солгал, ибо я знал Бога, а не человека!
Мельхиор проницательно взглянул на Петра.
- Ты софист! - сказал он холодно. - Как ловко ты придумываешь извинения для своих грехов! Если ты и в самом деле знал Бога, ты не мог бы от Него отречься! Но признайся, Петр, ты верил в Иисуса только как в земного царя, который со временем станет владеть Иерусалимом! К этой надежде ты привязался, а о небесном и не помышлял! Обладать вместе с Ним миром - было твоей мечтой! Но, может быть, ты и твои последователи и будут им обладать...
Петр сверкнул глазами.
- Ты судишь строго, незнакомец! - сказал он. - Кажется, естественно ждать славы от Того, Кто славен! Почему бы Богу не провозгласить Себя! Если Он Властитель мира, почему Его власти не быть видимой всеми!
Варавва начал понимать характер этого человека, в котором боролись достоинство и трусость, раскаяние и гордость.
- Ему было так легко явить Свое величие, - оправдывался Петр, - а Он этого не сделал! Его смирение потрясло меня, и я зарыдал не только над собственной слабостью, но и над Его нежеланием прославиться перед людьми! А отчаявшийся Иуда бросился к первосвященникам с криком: 'Я согрешил, я предал кровь невинную!' Позже я узнал, что он кинул им под ноги те проклятые деньги и устремился прочь. Я встретил его, когда он бежал домой, как сумасшедший. Я пытался остановить его, но он меня оттолкнул: 'Пусти! Я должен увидеть сестру - она меня уговорила совершить предательство, и я прокляну ее, прежде чем умру!'
- Всю прошлую ночь я бродил вокруг дома Искариотов, - рассказывал он дальше. - Никто не выходил из него, а сам я не осмелился войти и спросить об Иуде. Я ходил по саду, где мы беседовали с Юдифью, потом ноги сами понесли меня в Гефсиманию... Он там... Он провел много часов в одиночестве.
Петр свернул к небольшой рощице.
- Он сейчас недалеко от того места, где предал Учителя! Мы отнесем его домой, и пусть Юдифь, ждущая его возвращения, радуется!
Старые оливковые деревья, раскинув свои толстые ветки, словно преграждали путь любопытным прохожим, но Петр, нагнувшись, прошел под ними. Мельхиор и Варавва не отставали.
Ветра не было, но густо переплетенные между собой ветки таинственно покачивались, листья перешептывались о недавно увиденом - о мучительных угрызениях страдающей души, об ужасе юного грешника, умершего по своей воле такой же как эта ночью.
Глава XXII
Иерусалим веселился. В каждом доме светились огни, а из распахнутых дверей и окон доносились звуки музыки. Продолжался праздник Пасхи. Те, кто днем умирал от страха во время землетрясения и затмения солнца, радовались, что все их ужасы позади и грозные явления больше не повторились.
Все отдавали дань мужеству Назорея, с достоинством принявшего смерть, но никто не спорил, что все- таки следовало казнить Его. Он был опасен, Он хотел изменить весь мир. Нет, хорошо, что Его распяли! Кое-кто глубокомысленно качал головой и вспоминал что-то смутное, бессвязное про греческих и римских философов, искавших истину и ненавидевших ложь.
- Назарянин был из таких, - говорил старый законник, беседуя со знакомым. - Он сродни Сократу, также любившему истину и погибшему из-за нее. Но Сократ был стар, а Распятый сегодня молод, смерть же молодых всегда вызывает жалость. Но этот сумасшедший Пророк проповедовал вечную жизнь... Избавь нас, небо, от другого мира - нам и этого достаточно. Даже если бы и существовал иной мир, никто из нас не достоин его! Мы умираем - таков конец человека, и никто еще не воскресал из мертвых!
- А Назарянин заявлял, что Он воскреснет! Старый книжник усмехнулся.
- Из всех произнесенных глупостей эта - самая большая! Несомненно, что последователи Распятого Назарянина непременно выкрали бы Его тело, а потом клялись, что Он воскрес, но Каиафа предпринял все меры, чтобы этого не случилось...
- Посмотрим, - задумчиво сказал приятель законника.
А во дворце римского правителя Иудеи царила глубокая тишина, установленная по приказу Юстиции, обеспокоенной здоровьем супруга, и никто не осмеливался нарушить это повеление - стражники замерли у входа, как истуканы, слуги ходили неслышными шагами.
Только фонтан, устроенный на дворцовой площади, забавлялся струей и, бросая воду в каменный бассейн, словно разговаривал сам с собой. Его бормотание молча слушали белые розы, казавшиеся кусочками бледного шелка, прибитого к стене.
Вдруг настойчивый голос у ворот разбудил царившее безмолвие.
- Мне необходимо видеть Пилата, - сказал почтенного вида иудей начальнику стражи.
- Правитель никого не принимает, - ответил тот. - Или ты хочешь, чтобы меня за непослушание распяли, как Назарянина?
- Мое дело касается именно Его... Скажи, что Иосиф Аримафейский просит аудиенции...
Офицер ушел в дом и вернулся в сопровождении управителя.
- Юстиция примет тебя, если речь идет о Человеке из Назарета. Пилат принять не может... - сказал управитель.
- Отведи меня скорее к своей хозяйке, - сказал тревожно Иосиф. - Дорога каждая минута...
Служитель провел посетителя в крытый дворик, украшенный множеством цветов и освежаемый струями воды, льющейся из разинутой пасти льва в бассейн желтого мрамора. Оставшись один, Иосиф стал нетерпеливо ходить по узорному каменному полу.
- Так ты из тех, кто добивался смерти Христа? - произнес женский голос.
Увидев неслышно появившуюся жену Пилата, советник растерялся. Его смутил пристальный взгляд темных глаз Юстиции, обладающей величественной римской красотой - в ней было больше суровости, чем нежности.
Наконец он ответил:
- Прошу тебя, благородная Юстиция, не причисляй меня к этим заблуждающимся людям. Если бы я мог, я бы отдал жизнь за Иисуса. Я разделяю Его учение, хотя и держу это в тайне от соотечественников...
- Значит, ты признаешь в Нем Бога? - сказала Юстиция, пытливо глядя на посетителя.
- Если Бог когда-либо спускался на землю, то это Он...
- Значит, Он жив?
Иосиф Аримафейский смотрел на Юстицию недоуменно.
- Он умер, Его распяли!
- Разве Бог смертен? - темные глаза Юстиции странно заблестели. - Разве смерть может победить Божественный Дух? Ты уверен, что Он действительно умер?
Советник из Аримафеи не знал, что ответить. После некоторого колебания он решился произнести:
- Насколько об этом может судить человек, жизнь покинула Иисуса. Сняв Его с креста, палачи убедились в этом и даже не стали ломать Его кости, что сделали они с телами двух преступников, казненных рядом с Ним.
Строгое лицо римлянки побледнело.
- Но если Пророка нет в живых, то какое дело привело тебя сюда? - сказал она с привычной гордостью, перед которой склонялись все окружающие жену грозного правителя люди.
- Я пришел за разрешением похоронить Его в моем склепе. Умерев, я могу лежать и в худшем месте, а в эту гробницу хотел бы положить тело Того, Кто, по моему мнению, Христос, хотя Его и распяли... Получив
