брюках. Недавние слезы проточили дорожки в маске ее накрашенного лица, а на свитере под горлом расплылось темное пятно от пролитого вина.
- Уф-ф! - Антоневич в очередной раз вытер лоб и с неприятным смешком обратился к Роберту. - Похож я на царя Иудейского, волокущего крест на Голгофу? Того, правда, распяли, а меня ожидает кое-что получше. Правда, кошечка? Наш тернистый путь лежит в страну наслаждений?
Софи встрепенулась, словно просыпаясь, мазнула ладонью по лицу, еще больше его разукрасив, и вдруг оттолкнула Антоневича.
- С Р-робертом хочу!
Она обеими руками вцепилась в локоть Роберта. Антоневич изумленно изогнул свое длинное тело и присвистнул.
- Вот это да! Я ее выволок из бара, потерял, понимаешь, уйму энергии на транспортировку, а она бросается на шею первому встречному. Какое коварство, синьора!
- Эт-то не первый встречный! - упрямо сказала Софи и качнулась на Роберта. Роберт поддержал ее. - Это Р-роберт!
- Голгофа отменяется! - злорадно сказал Роберт.
Ему вдруг захотелось досадить Антоневичу, хоть чуть-чуть отыграться на ком угодно за удары, что щедро сыпались на него последнее время.
- Ладно, ребята! - Антоневич изо всех сил старался не показать виду, что злится. - Топайте, развлекайтесь. Я что, я не гордый. Мне хоть ты, - он ткнул пальцем в Софи, - хоть принцесса заморская, хоть дщерь ветилуйская все равно!
Он захихикал и погрозил Софи.
- А ты, крашеная, видать, любишь молоденьких!
- Ах ты жердина! - возмутилась Софи.
Роберт сжал ее руку и мрачно сказал Антоневичу:
- Давай проваливай, царь Иудейский!
Антоневич изогнулся в шутовском поклоне.
- Желаю приятно провести время, господа!
И удалился, негодующе топая ботинками.
- Роберт! - сказала Софи совершенно трезвым голосом. - Пойдем сядем где-нибудь.
- Пойдем, - растерянно согласился Роберт. Они прошли до конца коридора и свернули в темный кинозал. Софи упала в кресло и вдруг заплакала.
Она рыдала так, словно внутри у нее рухнула долго державшаяся преграда, которую подточили и смыли накопившиеся слезы, и теперь они хлынули, не встречая препятствий. А накопилось их очень много.
Софи рыдала, а Роберт осторожно, как маленькую, гладил ее по голове и с удивлением прислушивался к себе. В груди горячими волнами плескалось что-то, с трудом продираясь сквозь пласты привычного равнодушия. - Роберт! Ро-оберт!.. - рыдала Софи, закрыв лицо руками.
- Не реви, Софи! - мягко сказал Роберт. - Кто тебя обидел?
- Эти твари еще не знают... Никто, кроме меня... Ро-обе-ерт!.. Джин... Джин... - Она захлебывалась, давилась слезами. - Джин отравилась...
У него уже не было сил удивляться. Слишком много и сразу, словно прорвался огромный гнойный нарыв.
Софи, не переставая рыдать, рассказала ему такие вещи, о которых он и не подозревал. Вирджиния посвящала ее в тайны, неизвестные даже всезнайке Паркинсону. Оказывается, маленький наркоман Леннокс наносил визиты не только Роберту. Он часто приходил и в каморку Вирджинии, когда та была одна, и моментально исчезал, заслышав шаги в коридоре. Вирджиния, по словам Софи, знала, что маленький наркоман - ее отец и никогда его не прогоняла. Обычно он просто сидел и молчал, ничем не мешая Вирджинии, а вчера пришел странно возбужденный. Это было так непохоже на него, что Вирджиния безмерно удивилась. Он говорил о каком-то тайном ходе, которым можно бежать с Базы, и предлагал ей бежать вместе с ним. Вирджиния, наконец, догадалась, что Леннокс просто свихнулся от своей наркотической дряни и посоветовала сходить в медцентр. Тогда Леннокс заплакал и предложил прямо сейчас показать тот ход. Вирджиния испугалась, как бы за этим не последовало какой-нибудь агрессивной выходки. Она принялась успокаивать Леннокса, заявила, что полностью верит его бредням, но даже если такой тайный ход и имеется, пользоваться им она не собирается. Ей и здесь неплохо живется, сказала Вирджиния, она может заниматься, чем угодно, пить, есть и развлекаться сколько влезет, а что может Леннонс предложить взамен? Ах, счастливую трудовую жизнь в коммунистическом раю? Может, для кого там и рай, но лично она считает, что рай - это База, а его опасения, что здесь скоро все перегрызутся - пустяки! Жили, мол, тридцать лет, проживем как-нибудь и дальше. В общем, она спровадила Леннокса и вечером со смехом рассказала обо всем Софи. Софи тоже посмеялась вместе с ней, а сегодня Леннокс на самом деле попытался бежать. Антоневич сказал Софи, чем кончилась эта попытка, она бросилась к Вирджинии и...
- На кровати... Мертвая! - рыдала Софи.
После этого Софи пошла в бар и напилась, но легче не стало.
Было ясно, что Вирджинии тоже кто-то сказал, чем закончился побег ее отца. Может быть, тот же Антоневич.
Роберт молча гладил дрожащие плечи Софи. В груди жгло так, что трудно было дышать.
- Софи, - сказал он и голос его дрогнул. - Если бы у тебя была возможность, ты бы сбежала отсюда?
- Куда? - горько прошептала Софи. - Куда бежать?..
*
Черная пустота, окружавшая беспорядочно разбросанные точки звезд, была угрожающе красива. Она полностью отрицала замкнутость коридоров и каморок, она открыто заявляла о своей беспредельности, недоступности, непознаваемости. И суета маленьких людей у захудалой звездочки с хрупкими шариками планет ее нисколько не трогала, потому что была слишком краткой, слишком незаметной, слишком ничтожной для того, чтобы поколебать ее извечное спокойствие.
То, что снаружи казалось черной угловатой скалой, изнутри было обсерваторией. Вместо потолка над Робертом распростерлась пустота - таково было свойство материала, придуманного и созданного людьми. Роберт стоял, окруженный пустотой и погруженный в пустоту, в которой без следа растворялись все желания, надежды и огорчения и оставалось место лишь холодному спокойствию.
'Какие мы все-таки ничтожные букашки перед лицом этой бездны, - думал Роберт, как и миллионы людей до него в черном тепле африканской ночи и в холоде Крайнего Севера, в душной ядовито пахучей тишине ночной сельвы и мертвом мраке лунных кратеров. - Зачем человек среди этой пустоты? Не едино ли, в сущности, положение нас, которые здесь, и тех, которые там, не уравнивает ли нас безграничная пустота?'
В шестнадцать лет все мы немного философы, независимо от наших взглядов на мир...
В дальнем конце обсерватории, у огромной туши телескопа, светлел чей-то силуэт.
'Вот и еще кого-то всосала пустота', - равнодушно подумала статуя, бывшая когда-то Робертом Гриссомом.
От маленьких звезд порхнул к нему неясный шорох, сложившийся в непонятное, ничего не говорящее сердцу созвучие: 'Гедда'. Слово билось в обледеневших извилинах его мозга и что-то начало оттаивать, что-то сдвинулось и наполнило все его существо легкими шорохами, зазвучавшими в едином ритме: 'Гед-да, Гед-да...'
Пустота нехотя отпустила его. Он вновь стал Робертом Гриссомом, одним из обитателей тесного мирка под названием 'База'.
Первой мыслью было уйти незамеченным. Но ноги решили иначе: они сами направили тело к светлому силуэту.
Гедда стояла в белом платье без украшений, сжимая в руке книгу. Она не обернулась, когда он замер позади, только тихо произнесла:
- Здравствуй, Роберт.
Он с благодарностью взглянул на нее и сглотнул горячий комок. И не ответил, потому что знал - у него
