что кое-что в нас оказалось ему не по зубам.
ПЛ еще раз приложилась к кружке и с хитрецой посмотрела на Эдгара.
- На маски как смотришь, земляк?
- А! - Эдгар понимающе кивнул. С удовольствием послушаю. Со стороны-то оно интереснее.
Он даже закрыл глаза,приготовившись слушать.
- Рано утром, поднявшись, он у зеркала любит стоять, в размышленье глубоком висок потирая, молча глядя на маски, висящие рядом, изучая их все проницательным взглядом. Может, та подойдет? А быть может, другая? Так какую из них надевать?.. Беззаботная маска. А вот деловая. Равнодушие, что ль, без раздумий надеть? Нет, сегодня чаи у поэта - значит, надо натягивать эту: философскую, с тенью разбитых надежд на челе. Да и профиль красиво изваян. 'Завтра ту навещу, из балета. Обольщенье? Нет, лучше влюбленность с легкой болью от жизни унылой. А для той, что вчера посетила, хорошо подойдет утомленность'. Небольшое усилие и подходящая маска надета.
...Поздним вечером маску снимает, устав, и задумчиво в зеркало долго глядит. Каждый вечер глядит и глядит в тишине, словно силится что-то найтив глубине. Может быть, вместо маски д р у г о е найти?
Там, где маска была, - пустота. Пустота...
Вероятно, Эдгар вспоминал эти слова, потому что когда он открыл глаза, то обнаружил, что ПЛ стоит в очереди перед стойкой и заказывает еще одну кружку. Следы побелки на рукаве ПЛ уже ликвидировала.
- Хорошее пиво, землячок, - вновь сообщила ПЛ, занимая свое место. - А вчера вот перебрал какой-то гадости. Ну чистая хроносинкластическая инфандибула в голове образовалась!
Хроносинкластическая инфандибула - это из романа писателя Курта Воннегута-младшего 'Сирены Титана'. Хорошо звучит. Сочно. Почти как 'континуум'.
- Чистая хроносинкластическая инфандибула! - со вкусом повторила ПЛ.
- Выпадение из пространств и времен.
И, подумав, горько добавила:
- С последующим впадением.
Эдгар умиротворенно пил пиво.
- Продаю сюжетец, - доверительно сообщила ПЛ, расстегнула пальто и сбила шапку на затылок. - За трояк. Можно с прологом и эпилогом. Можно без. Можно в стихах. Рифмы гарантирую.
Эдгар с интересом посмотрел на соседа, порылся в куртке и положил на стол зеленую трешку. ПЛ брезгливо взяла ее двумя пальцами и опустила в карман.
- Неизлечимых печалей нет - а потому не грусти, поэт. Умей молчать и помни одно: чем глубже печаль, тем ближе дно.
- Насчет молчания это вы зря, - заметил Эдгар.
- Нет, нет, я не в том смысле, - успокоила его ПЛ. - Сейчас изложу сюжетец.
- А бригадиру я сказал все, что о нем думаю! - вскричали сбоку.
Говорящий то, что думает, стукнул кружкой по столу, повернулся и лицо его расплылось в улыбке.
- Привет! - воскликнул он, адресуясь к ПЛ. - Тоже балуемся? А
мы вот дружным подъездом, - он сделал широкий жест по направлению к своим компаньонам, аппетитно хлебавшим пиво. - Пока пивко, а там видно будет. Подключаетесь?
ПЛ вопрошающе посмотрела на Эдгара.
- Воздерживаюсь, - ответил Эдгар. - И так хорошо.
- Везет! - с завистью воскликнул говорящий то, что думает.
- Мы еще увидимся, - извиняющимся голосом проговорила ПЛ.
Должок за мной.
Эдгар молча кивнул, поставил кружку и стал пробираться к выходу.
Он знал, что ПЛ не подведет. Был уверен в нем, как в себе.
Он вышел из 'Погребка' и обнаружил, что солнце скрылось за лесом, но светлая полоса дороги еще виднелась в наступивших сумерках.
Почему Эдгар очутился именно в этой точке континуума? Н-ну, при желании можно допустить, что в этом была необходимость. Этого требовали высшие соображения. Произведя некоторую почти незаметную подтасовку, можно наукообразно выразиться, что вероятность пребывания материального тела в заданной точке пространства пропорциональна квадрату амплитуды шредингеровской пси-волны.
Вообще-то такой способ объяснения некорректен. Уже не говоря о
том, что неверен. И пси-волна здесь совершенно ни при чем.
Впрочем, оставим пустопорожние размышления. Вышел-то Эдгар именно на
дорогу, и солнце скрылось за лесом, и светлая полоса дороги еще
виднелась в наступивших сумерках. Смиримся с фактом. С данностью. И пойдем дальше.
Дорога устало расталкивала поле и неторопливо втекала под сосны, чтобы где-то далеко-далеко, изогнувшись в сотне поворотов и переползя через десяток деревянных мостиков над лесными ручьями, выбраться к бетонному чуду автострады. Там она замирала в изумлении, вслушиваясь в гул мчащихся неизвестно откуда и куда автомобилей, и ее теплая песчаная шкура, усыпанная хвоей и шишками, вдруг превращалась в холодный бетон, равнодушный к прикосновению колес.
Но все это было очень далеко, за лесом, а сюда не долетал рокот моторов. Он терялся среди сосен, глох в папоротниках, тонул в болотцах - и в поле под темнеющим небом было тихо. Длинные тела автомобилей со свистом стелились над бетоном там, за сотней поворотов и десятком мостиков, а здесь, на песке, еще не просохшем после короткого летнего дождя, четко отпечатались следы конских копыт.
Он присел, осторожно потрогал след. Песок послушно вдавился под пальцами, песок был шершавым и влажным, податливым и прохладным. Из такого песка можно было без труда соорудить башню на дороге, только - вот беда! башня эта при солнечном свете потекла бы сыпучими струями к своему подножию.
Эдгар... Простите, возможно и не Эдгар. Просто - 'он'. Он бережно накрыл ладонью полукруглую гравюру, подаренную дорогой, выпрямился и медленно пошел дальше. Проплыл мимо сарай, в котором водились летучие мыши, и опять плотными упругими валами сдавили дорогу стебли пшеницы. Пшеница застыла в вечернем безветрии, но спокойствие ее было обманчивым: она просто ждала, когда совсем стемнеет, чтобы превратиться в море и выплеснуть к звездам жутковатый силуэт 'Летучего голландца'. И сосны прикидывались тихонями, шуршали, подражая камышам, а сами нетерпеливо тянулись к небу, мечтая ринуться вверх, подобно ракетам, как только погаснет бледная полоска на горизонте. И даже сарай был не прочь притвориться таинственным островом, что укрылся где-то в безмятежных морских водах.
Он шел по уютной дороге, переброшенной через Вселенную, и улыбался чуть напряженно, и ждал. Он предчувствовал, что вот сейчас, сейчас!..
В лесу печально крикнула птица - и знакомая дрожь пробежала по телу. Она скакнула в сердце - и сердце провалилось на мгновение, затихло, а потом застучало еще быстрее; она ворвалась в голову - и тело стало почти невесомым, как бумажный змей. Казалось, вот-вот подхватит его теплый ветер и понесет над полями, выше, выше, сквозь темное небо, прочь от Земли, к звездам...
Но невидимая цепь приковала его к песчаной дороге с узорами конских копыт, обманчиво податливая, но крепкая, как пружина. Который раз он пытается разорвать ее и цепь поддается все больше и больше - и все равно продолжает удерживать, словно издеваясь, словно постоянно твердя о тщетности любых усилий. И кажется уже - пришел миг освобождения, и кажется уже - свершилось! - но чувствуешь вдруг, что цепь тут, на месте, как камень на шее, как клетка, мешающая расправить крылья и взлететь.
Слабость... Остается только обессиленно опуститься на дорогу.
Он сдавил голову руками. Сквозь удары крови в висках просочилось насмешливое шушуканье сосен.
Неудача. Опять неудача... Но ведь можно, он уверен, что можно, стоит лишь захотеть еще чуточку сильнее, стоит сделать еще один шаг.
Впервые... Над тихой набережной горели светляки фонарей, окутанные зеленым туманом листвы. Семнадцатилетний мальчишка лежал на склоне, утонув в тусклом золоте одуванчиков, слушал плеск волн, глядел в небо.
Вы видели когда-нибудь звездное небо в городе? Звездный свет?
Холодная голубизна фонарей, изогнувшихся над запрокинутым лицом. Вспышки неона, озаряющие улицы
