- Эльзора... Наверное, там же, где Эльдорадо. Даже названия похожи.
- Не понимаю... Не понимаю, - пело белое облако с ошеломляюще человеческим лицом. - Я сбилась с пути и очень давно ищу Эльзору.
Где она?
Он подумал с тоской, внезапно резанувшей по сердцу, что задремал за рулем и надо как можно быстрее затормозить. Пока не случилась беда...
- Я не знаю, - устало ответил он.
А облако пело и пело о долгих скитаниях, о холоде космоса и теплом дыхании далеких планет. О том, как тяжело и грустно искать, искать непрерывно и долго, искать и не находить. О том, что нужно искать.
Что нужно, обязательно нужно найти, найти, найти...
Он слушал и думал, что когда-то она уже была здесь и пела великому итальянцу о неведомой Эльзоре и тот тоже не смог ничего ответить.
Голос пел о безмерных пространствах и временах, о безднах бездонных и пустынной пустоте - и летели, летели в серое утро красные лепестки, порхали из белого облака, падали на асфальт и таяли...
Найти, найти, найти... Найти, преодолев бездонные бездны и пустынную пустоту. Найти.
Лепесток упал возле него. Он вздохнул и спросил, бросил в серое утро безнадежные слова, остро ощущая всю неисчерпаемую их безнадежность, нагнулся и поднял лепесток.
- Ты - Летящая звезда?
Он спросил, и поднял лепесток, и на миг отвел глаза от той, что являлась когда-то Джорджоне.
Потом еще раз обвел взглядом поля и тихое шоссе и вновь вздохнул. На дороге не было никого, а пальцы сжимали обыкновенную травинку.
Было серое пустынное небо, было мокрое пустынное шоссе и была невзрачная травинка, выросшая здесь одним забытым весенним утром.
- Ты - Летящая звезда? - шепнул он и прислушался.
С неба деловито сеял обычный дождь - и он открыл дверцу, чтобы продолжить путь.
Марсианские пески погребли Аэлиту, в морских глубинах покоилась Бегущая по волнам и не было в бесконечном небе никакой Летящей звезды...
И все-таки он обернулся напоследок. Обернулся - и замер. У ног его тлело в мокрой траве красное пламя.
...Он очень долго не сводил глаз с лепестка, боясь, что угаснет огонь, потом подставил лицо под дождь и улыбнулся серому небу.
*
Эдгар поднял голову и улыбнулся безмятежному утреннему небу. Солнце старалось вовсю за себя и за умчавшуюся в космические глубины Немезиду, и не его вина, что не пришло еще время жаркого лета. В общем-то, приближалась зима. Солнце выгнало в парк жизнерадостных молодых мам с разноцветными колясками, веселых юношей в джинсах, куртках, мохнатых шарфах и вязаных спортивных шапочках с надписью 'adidas', степенных пенсионеров и тех, кому за тридцать. Зажужжали машинки на аттракционе 'Автодром', нехотя закрутилось 'чертово колесо', заскрипели качели, из репродукторов понеслась песня о миллионе алых роз, пришла в действие железная дорога с маленьким, но вполне настоящим локомотивом, защелкали выстрелы в тире. Забегали по дорожкам малыши, то и дело падая на мокрый гравий.
Эдгар встал со скамейки, намереваясь проследить дальнейший путь недавнего похмельного соседа. Кстати, Эдгар только кажется несколько... н-ну... пассивным, что ли. Как бы созерцателем. Просто день субботний, соблюдается соответствующая заповедь и Эдгар совершает прогулку.
Обыкновенную прогулку.
Так что не будем по одному только дню судить о личности того, кого мы условились называть Эдгаром. Просто так уж получается, что нам выпало видеть только одну грань. Одно измерение.
Погребок располагался возле парка под фотоателье. Те, кто не желал с утра прогуливаться в парке культуры и отдыха, отдыхали в погребке. Погребок назывался 'Погребок' и действительно находился в погребке, являя собой хороший пример единства символа и сущности. А ведь любой из нас без труда может вспомнить не один десяток заведений с названиями типа 'Пингвин', 'Маяк', 'Весна', 'Солнце', 'Ивушка', 'Рассвет', 'Ромашка', 'Полет' и проч. и проч., суть которых находится в вопиющем несоответствии с каждым из вышеперечисленных названий.
У 'Погребка' было отнюдь не безлюдно. Стояли группками, курили, обсуждали шансы московского 'Спартака', перспективы затянувшегося ирано-иракского конфликта, говорили о неурядицах на работе, сообщали последние сведения о реликтовом гоминоиде, делились мыслями о Бермудском треугольнике, рассуждали о вероятности нахождения инопланетного космического корабля в снежном ядре приближающейся кометы Галлея.
День был субботним, погода благоприятствовала - вот и толковали
о том, о сем, временами ныряя в 'Погребок' добавить пива.
Эдгар потянул за массивное кольцо, врезанное в дверь 'Погребка', и
спустился по лестнице в его глубины. Глубины были впечатляющими:
стены, расписанные под красный кирпич, нарисованный камин, широкие деревянные столы и полки для кружек, вмурованные в стены керамические посудины для цветов, длинная стойка о трех кранах - для отпуска в кружки заведения, для отпуска в свою тару и для самодолива, устрашающие таблички 'не курить', 'приносить и распивать спиртные напитки строго запрещается', 'лица в рабочей одежде не обслуживаются', 'пиво отпускается только в комплекте с закуской' и т. д., пирамиды кружек на подносах, портативный телевизор под боком у продавца и сам продавец - роскошный лысый красавец двухметрового роста в белом халате, небрежно жонглирующий кружками, бумажными денежными знаками, закуской и разменной монетой.
В 'Погребке' витал гул голосов. Стояли, облокотившись о полки, сорили рыбьей чешуей, глотали пиво, смеялись, ходили повторять - в общем, совершали тот чертовски сложный ритуал, который кроется за простыми на первый взгляд словами 'попить пивка'.
Эдгар получил кружку пива и двинулся вдоль столов, выискивая свободное место. И,конечно, увидел Похмельную Личность, попросившую давеча закурить. Личность приветливо махнула полупустой кружкой и подвинулась, освобождая пространство. И претендуя тем самым на занятие времени. Эдгар последовал приглашению.
Впрочем, личность была уже не похмельной, а просто небритой. Печать муки растаяла под действием пива, как тает восковая печать под лучами солнца.
Как тают восковые печати Эдгар, признаться, никогда не видел, но предполагал, что так вот они и тают.
- Пивко неплохое, - заметила Похмельная Личность (уж так и будем ее называть). - Только что завезли, я видел.
Эдгар сделал глоток и кивком дал понять, что согласен с этим утверждением.
- А чьи это вы стихи читали? - осведомился он, чтобы поддержать разговор. Хотя и знал, ч ь и это были стихи.
Похмельная Личность отставила кружку, пожала плечами и равнодушно ответила:
- Свои,конечно. Чьи же еще? Чужие стихи артисты пусть читают.
- Пусть плохие, но свои, - резюмировал Эдгар, рассеянно глядя по сторонам.
- Во-во! - согласилась ПЛ. - Хотя, конечно, нет хуже бессилья строки, что не может родиться, печальней раздумий и слов, что не в силах ожить...
- Вот муки вещей, что не могут никак воплотиться, - подхватил Эдгар, из образов, тусклых, как сон, в настоящую жизнь.
- Скажи пожалуйста! - изумилась ПЛ. - А я-то хотел еще самоповыражаться.
- Можно, - ответил Эдгар.
Гудели голоса, звенели кружки, висел под потолком табачный дым, заволакивая табличку 'не курить', разливали, озираясь, красненькое, и старуха с подносом, недовольно бормоча, смахивала со столов и полок чешую, обрывки газет, окурки и пробки.
Кстати, Инопланетный Разум, довольно долго наблюдавший за нами и многое в нас постигший, спасовал перед загадкой 'Ивушек' и 'Рассветов' и, чертыхаясь, удалился восвояси, в свои зазвездные сферы, потому
