и спрятала лицо в ладонях. Плечи ее содрогались, из-под пальцев доносились сдавленные рыдания.
- Перестань! - крикнул я, чувствуя, что тоже вот-вот могу сорваться.
- Какая подопытная мышь? Это несусветная чушь! Это твои фантазии, Хари!
Она подняла ко мне залитое слезами лицо.
- Фантазии? А почему после этой болезни я по ночам больше не хочу спать? Почему больше не хочу есть? Почему я не помню, как мы сюда прилетели и что я тут делала? Что это за странная болезнь? Ты можешь объяснить? Объяснить, а не лгать! Я хочу знать правду, я имею право энать правду!
Я сделал шаг от стены и присел на корточки рядом с ней. Теперь ее взгляд был осмысленным и истекал болью. Кто бы ни создал ее - у нее была душа. Человеческая душа.
- Хари, - тихо сказал я, - то, что с тобой происходит... Это сделал не я. И не Снаут. Это сделал океан...
Я видел, что она сразу поверила мне. И ведь на этот раз я действительно не лгал.
- Святое слово? - задохнувшись, прошептала она. Ее губа уже не кровоточила, на ней не осталось и следа от ранки, только подбородок был испачкан кровью. Ее плоть была неуязвимой и бессмертной.
- Да, - кивнул я.
- Но почему - я?.. Почему он сделал это именно со мной? Или... и ты?..
- Нет. - Я опустил глаза. - Почему именно ты - не знаю. Его эамыслы и побуждения нам неведомы. Нужны новые эксперименты - возможно, мы все-таки добьемся Контакта. Сегодня мы со Снаутом сделаем еще одну попытку. Ручаться нельзя, но...
- Я тоже опасна? - перебила она меня. - Как те, в 'городе'? Меня опасно пускать на Землю? Я ведь уже была раньше на той Станции, да?
Только не помню... Да, Крис?
- Нет, - честно ответил я. - Ты там раньше никогда не была. У тебя другое.
- Что? Что, Крис?!
- Пытаемся разобраться.
Неподалеку раздался какой-то шорох. Я повернул голову и увидел Снаута. Он, открыв дверь, стоял на пороге своей комнаты и смотрел на нас.
- А вот и Снаут, - сказал я, поднимаясь. - Очень кстати. Вставай, Хари. Сейчас мы пойдем в лабораторию и немного поработаем.
Я протянул ей руку. Она вытерла слезы рукавом халата и, словно не заметив моего движения, поднялась сама. Снаут продолжал стоять на том же месте. Вид у него был весьма угрюмый. Я, наверняка, выглядел не лучше.
- Ты мне поможешь, Снаут? - спросил я, подойдя к нему. - Мне одному не справиться.
Он изумленно воззрился на меня - в его глазах я заметил что-то похожее на ужас, - потом бросил взгляд на Хари.
- Ты... ты просишь - меня? Ты хочешь, чтобы я тебе... помог?
Я наконец сообразил, как он истолковал мои слова, и торопливо сказал:
- Я имею в виду энцефалограмму, мою новую энцефалограмму.
- Ах, это? - его взгляд вновь стал просто хмурым. - Ты намерен заняться этим прямо сейчас?
Кажется, подобные вопросы я от него уже слышал.
- А зачем откладывать? 'Карпэ диэм' - советовал еще Гораций.
- И что бы это значило? - хмуро осведомился кибернетик.
- 'Срывай день'. То бишь торопись сделать дело.
- Ах, Гора-аций, - протянул Снаут и покивал. Настроение у него было явно сродни моему и Хари. - Это не он ли, случайно, говорил насчет того, что нет никакой пользы трудиться на ветер?
- Не он. Экклезиаст, - ответил я сквозь зубы. - Кстати, тот же Экклезиаст, насколько я помню, считал, что нет ничего лучше, как наслаждаться человеку делами его.
- Но он же говорил: что пользы работающему от того, над чем он трудится? - с мрачной усмешкой возразил Снаут. Библию, как оказалось, он знал не хуже меня.
- Значит, не желаешь?
Снаут поскреб подбородок, покрытый обильной седоватой щетиной, и неожиданно спросил:
- Ты никогда не думал о том, что все, что ни делается - делается к худшему? Не замечал такую закономерность? Это если уж тебя так тянет на цитаты.
- Откуда же эта? - терпеливо спросил я.
- Отсюда, - Снаут постучал пальцем по виску. - У нее есть и продолжение: а все, что не делается, - он выделил голосом это 'не', - хотя тоже не ведет к лучшему, но, по крайней мере, оттягивает наступление худшего.
- Не желаешь? - повторил я.
Вероятно, Снаут заметил в моих глазах что-то такое...
- Хорошо, - помолчав, сказал он. - Только впредь попрошу не устраивать громких ссор у меня под дверью. Хотя, конечно... - он не договорил, но я, кажется, понял, какой еще афоризм чуть не сорвался у него с языка: 'милые ссорятся - только тешатся'...
Он бы очень рисковал, если бы сказал это вслух. Даже при том, что я всегда считал себя миролюбивым и уравновешенным человеком.
Не произнеся больше ни слова, мы направились к лаборатории - Снаут впереди, слегка приволакивая ноги, словно он брел по поверхности планеты с повышенной гравитацией, а я и Хари за ним следом. Я старался как-то собраться, настроиться на нужные мысли, попасть в русло и обдумать то, что я намеревался поведать океану. Однако это у меня не очень получалось. В голове намертво засело совсем другое. И вновь, как когда-то, совсем недавно - и уже так давно! - росла во мне леденящая равнодушная уверенность, что там, в недосягаемых глубинах сознания, я еще раз сделал свой выбор...
Снаут, как и я, чувствовал себя не совсем уверенно в светло-голубых владениях Сарториуса... бывших владениях Сарториуса, но все-таки довольно быстро рассчитал необходимый режим, воспользовавшись файлами физика. Хари осталась у двери и я старался не встречаться с ней взглядом.
И опять, уже в третий раз, я ощутил холодное и влажное прикосновение электродов к своей голове. Вокруг стояла полная тишина, и я лежал посреди этой тишины, один на один с безгранично разумным чудовищем, которое мы вновь осмелились потревожить. Сначала оно было где-то вне моего сознания, а потом хлынуло в меня... нет, поглотило меня, и я растворился в нем, тщетно пытаясь удержать обрывки потертых мыслей, подобных ломкой осенней листве, я захлебнулся в нем и стал его бесконечно ничтожной частицей.
...И лишь спустя целую вечность обрушилась на меня холодная и жесткая волна, ужасная волна бесконечного уничтожающего презрения и отвращения презрения и отвращения ко мне, ничтожной частице, и ко всей моей расе таких же ничтожеств, как я; обрушилась - и вышвырнула меня вон, за сферы истинного разума, за пределы всех вселенных, в извечную пустоту - не имеющее места место, уготованное для подобных ничтожеств...
Возникший из ниоткуда свет выхватил меня из пустоты, двойной щелчок прозвучал внезапным раскатом грома.
- Все, - сказала пустота голосом Снаута. - Твое желание исполнено, Кельвин.
А я не в силах был заставить себя подняться с кресла...
11.
Остаток дня мы с Хари провели в кабине, лишь один раз ненадолго покинув ее, чтобы попить чай на кухне. Я молчал, и Хари тоже молчала, и я чувствовал разделяющую нас прозрачную стену, хоть и невидимую, но непроницаемую. Я просматривал на дисплее старые отчеты, читаные-перечитаные мной десятки раз еще на Земле, а Хари, сидя на стуле и поставив локти на подоконник, смотрела на угасающие краски красного дня. Глаза мои размеренно скользили по строчкам, но мыслями я был далеко от этих пространных сообщений наблюдателей, работавших на Станции за много лет до моего появления здесь, на Солярисе. Я все никак не мог изгнать из сознания это непередавамое ощущение - удар холодной волны беспредельного всепоглощающего презрения и отвращения, удар настолько реальный и осязаемый, что я чувствовал себя уничтоженным, растертым в порошок, в межзвездную пыль вместе со всей колонией букашек, которые в течение ничтожно малого отрезка вселенского времени зачем-то там копошились на
