Королев Валерий
Похождение сына боярского Еропкина
Валерий Королев
Похождение сына боярского Еропкина
Похождение сына боярского Еропкина, записанное
со слов его в назидание потомкам иереем Лукой, переписанное на современный лад и дополненное Валерием Королевым в год от Рождества Христова 1992-й.
Знаешь признаки антихристовы
не сам один помни их,
но всем сообщай щедро.
Св. Кирилл Иерусалимский
1
А и упрямым же становится русский человек, коли не по нему что, коли под сердцем свербит да кошки дерут душу! Удержу ему нету тогда. В таком случае может он и ведро водки выпить, а то и собственную избу спалить. А может и вовсе покинуть поселище, где жил да был, но покоя душевного не обрел. Покладет в телегу пожиток, детишек, коль Бог дал, посадит, топор за пояс сунет, велит жене не отставать и - 'но!' милушке-лошадушке. Ты прости-прощай, место постылое! Дальний, близкий ли путь лежит - неведомо, землю-матушку до края, сказывают, в три года не пройти.
Приглянется новое место - 'тпру!' лошадке. Скоренько русский человек избу срубит, Спаса да Богородицу в передний угол поместит, лампадку засветит и ну лес сечь да жечь, да пашню пахать, да озимое сеять. А жена, глядь, опосля Филиппова поста понесла, на мучеников-бессребреников Козьму и Демьяна Аравийских опросталась мальцом либо девкой - значит, с Божьей помощью укоренилась на новом месте Святая Русь, пошла расти да крепчать в молитве, любви и труде...
Всегда предивен русский человек, хотя, случается, творит разно...
Сын боярский Еропкин закручинился от неприкаянной служилой жизни. Думалось: вот испоместит его царь-государь и в поместье жизнь потечет смирная да хозяйственная, день за днем, месяц за месяцем, год за годом. Прибыток пойдет - полушка к денежке, деньга к полтине, полтина к рублю. Мошну набьет - оженится. А там и детки пойдут, помощники отцу с матерью живи не тужи. Конечно, жалованное честну отдачей, и он, сын боярский, не против отслужить: когда-никогда на конька взлезть да по первопутку недельку-другую сабелькой о стремя позвенеть, а то и из пистоля пульнуть в неприятеля. Но тут уж и домой - поместье без хозяйских догляда да окрика ветшает, как дева в тереме без жениха.
Вот как думалось. А что вышло? Дать-то жалованье государь-батюшка дал, но сколько взял? Всех убытков не сочтешь, потому как считать некогда. То ляхи, то литовцы, то татары - и всех устраши, сын боярский. Вернется из похода, на печке толком не отогреется, а уж в иной поход кличут. И бреди, боярский сын, в монастырь деньги на мерина, взамен обезножевшей кобыле, просить. Дать дадут, но имение, окромя земли государевой, на случай увечья либо смерти, опишут. Хотя, рассудить, смерть и увечье - ничто по сравнению с пленом литовским, татарским или немецким-лютеровым, вот где намаешься, настенаешься. Но и это не самое страшное. От бесермена* терпеть - одно, а от своего во сто крат горше. Среди воевод притеснители ужасные встречаются. К иному с посулом - умилостивился бы да в завоеводчики взял, а он за малостью посул отринет и потом что ни день спосылает туда, где смерть верней. Ты, говорит, пожадничал, я же - не жадный. А откуда сыну боярскому большой посул взять? В последний раз Еропкин воевал весну и лето, да осень и зиму, да еще весну. Вернулся в поместье - пчелы с лип мед брали. Обозрел хозяйство - батюшки святы, не пахано, не сеяно толком. В прошлом году, видно, кошено, а нынче и косить некому: из четырех крепких ему крестьянских семей две ушли куда глаза глядят, третья от молнии в избе сгорела, уцелевшая бабушка-столетница в четвертую за-ради Христа на харчи пущена. Из трех неженатых холопей в бегах двое.
Тут и засвербило под сердцем у Еропкина, а на душе скребануло так, что из тощей мошны выудил он рубль с шестнадцатью алтынами и послал холопа за ведром водки в сельцо, в кабак. Пил вечер и ночь, закусывая прошлолетошними квашеной капустой и редькой. Перед тем как в хмельном беспамятстве сползти под стол, полдня пил уже так, без закуски.
2
Очнулся Еропкин на третий день. В оконце видно было: вечер близится. Но сколько до темноты осталось, разглядеть не довелось - круги зеленые пошли во взоре, и боярский сын снова обеспамятовал.
Вдругорядь очнулся в темноте.
- Огня, квасу, - вроде крикнул, а на самом деле прошептал.
Тут-то из темноты от печки и послышался вкрадчивый тенорок:
- Жив, сын боярский?
- Холоп где? - похолодел от вкрадчивости Еропкин.
- Опохмелил я его, спит.
- Пусть квасу подаст.
- Я подам.
- Ты кто?
- Прохожий.
Прошелестело что-то возле печки, словно лучинкой по кирпичу чиркнули. Вспыхнул, осветив длань, махонький огонек на конце тонкой палочки.
- Заморская диковинка, серник называется, - оповестил тенорок.
Огонек переместился к сальнику, возжег его, и в неярком желтоватом свете перед Еропкиным предстал человек - чернец не чернец, мужик не мужик. То ли ряса на нем, то ли зипун, то ли клобук на голове, то ли малахай. Носик татарский, пуговкой, а вот глаза - подобных не видывал Еропкин у степняков: огромные, чуть ли не в пол-лица, сливами, белков почти нет, и в них кромешная чернота, но чернота мерцает. Шагнул гость вобрат на свое место меж полами одежды выставил сапог, немецкий, голенище воронкой выше колена.
- Кто ты?! - ужаснулся Еропкин.
- Купец, из-зб моря, - ответил гость.
- А по-нашему чисто толкуешь.
- Я, сын боярский, знаю двунадесят языков. В любой земле природно толковать надо, иначе какая торговля.
- Чем же торгуешь?
- Всем, что есть на свете.
- Нешто все продается и покупается? - изумился Еропкин.
- Все, сын боярский, совершенно все.
- И земля?
- И земля.
- И лес?
- И лес.
- И реки?
- И реки.
- И горы?
- И горы, и моря, и воздух. Все. Даже каждая букашка-таракашка цену имеет. А ежели есть цена, значит, и купец, и покупатель найдутся.
- Невнятно мне это, - признался Еропкин.
- Ничто, - усмехнулся гость, - когда-нибудь и на Руси это внимут. И, меняя стезю разговора, вздохнул: - Но главное, сын боярский, любо мне с людьми беседовать. Едешь мимо какого-нибудь поместья, остановишься, глянешь на нестроение и разор да и попечалишься вместе с хозяином. Повздыхаешь и, глядь, присоветуешь что-нито задавленному службой помещику. И то сказать: хорош ваш царь! Служилому, воинскому человеку, оберегателю государства - и такие тяготы. Псам цепным и тем легче детей боярских живется.
- Мне бы ква-асу, - промычал Еропкин, чувствуя, что от похмельной хворобы вот-вот ум за разум зайдет, и гость, резво вскочив с лавки, засуетился, затенорил, угождая Еропкину, будто пономарь протопопу:
- Щас, щас, мил человек. Я вот свечечку затеплю, на стол соберу, закусим покрепче.
- Да у меня, почитай, ничего и нет, - смутился Еропкин. - Капуста да редька. Мне бы ква-асу.
- Что квас, что квас, - тараторил гость. - Мы, сын боярский, романеи выпьем. Добрая романея, из дальних стран. Тамотко не все короли да герцоги такую вкушают.
С этими словами из-за пазухи добыл гость свечку, возжег от сальника. Свеча так себе, иная бобылка
