— Камарад!
Кто-то схватил меня за локоть. Оглянулся, вижу — Франциско! А рядом с ним седой мужчина. Тот самый, которому я в первый день не хотел дарить значок. Подошёл ко мне, поздоровался и повёл в зал.
СПАСИБО, ДРУГ!
За окнами уже давно загорелись звёзды, наступала ночь, а Фиделя всё не было.
«Неужто не придёт?» — забеспокоился я, но седой мужчина улыбнулся:
— Выше голову, мариано!
— У него очень много дел, мучо! — сказал Франциско. — Но он обязательно придёт!
В это время распахнулась дверь, в зал вошло несколько военных и среди них Фидель. Я бросился к нему, но опоздал — его уже обступили. Люди носились с фотоаппаратами, кругом вспыхивал магний. Фидель разговаривал, с каждым здоровался. А я за спинами даже не мог разглядеть его. И к нему не протиснешься.
Но вот Фидель увидел моего седого знакомого и протянул обе руки. Ещё бы! В Сьерра-Маэстре вместе воевали! Знакомый что-то сказал Фиделю и кивнул в мою сторону. Я даже взмок от волнения. Фидель обернулся, поднял руку:
— Так где же он? Давай его сюда!
И все расступились, чтобы дать мне пройти. Фидель пожал мне руку и говорит:
— Здравствуй!
Крепкий Фидель, большой, только лицо у него немного усталое от работы.
— Ну, как доплыл? Как Тихий океан? Гранде? — спросил Фидель и повёл сигарой. — Что вы привезли?
— Доски, — сказал я, — лес. Фидель кивнул, задумался и говорит:
— Хорошо, буэно! Спасибо, друг! Товарищам привет передай!
А седой мужчина ему блокнот протягивает:
— Ты морякам напиши что-нибудь!
Взял Фидель блокнот, сощурился от дыма и стал что-то писать красивым твёрдым почерком. Написал, протянул блокнот, пожал мне руку ещё раз и собрался на трибуну.
— Уна момент! — задержал я его и, сняв значок с пиджака, приколол ему к гимнастёрке.
Фидель скосил глаза на значок, а на значке — сопка, голубое море и белый пароход, улыбнулся, махнул мне рукой и пошёл к трибуне. А я пробился к столу, сел, гляжу в блокнот и надпись разбираю: «Привет советским дальневосточникам. Верим в победу коммунизма в вашей стране…»
Тут Фидель поднялся на трибуну и начал выступать. Долго и хорошо говорил — про Кубу, про Советский Союз, про то, что никогда не победить империалистам революцию, потому что много у неё друзей. А я всё смотрел на его грудь, на которой блестел мой значок. И море на нём голубело, как в ясную погоду, и белый пароход плыл. Много таких из Владивостока на Кубу торопятся. И на каждом — друзья.
ПЕДРО, КОТОРЫЙ ГОВОРИЛ ПО-РУССКИ
Как только кончилась разгрузка, мы стали собираться к отплытию. Прощай, Гавана!
Гудели машины. На причале стояли грузчики, впереди всех размахивал сомбреро Франциско и кричал:
— Приходите снова!
Я тоже махал своему другу рукавицей и смотрел, смотрел, как исчезают вдали пальмы, Капитолий и «Гавана либре».
На следующий день, в воскресенье, мы остановились в маленьком жарком порту Касильда. На причале блестели железные склады, за ними дымился от зноя песок, а дальше, в горах, среди зелени белел, как горка мела, городок Трини-дад.
Я сбежал по трапу вниз. Перед нами среди сверкающей воды на сваях стояли домики. Около них на привязи толкались лодки. Пахло рыбой. Из-под единственной пальмы к нам направился могучий охранник — барбудо и махнул рукой на пляж.
— Буэнос, амигос! — сказал он. — Сегодня доминго, воскресенье. Все на Плая! Жара!
Делать в порту было нечего, и капитан, к нашей радости, сказал:
— Спускайте бот! На Плая!
Рыжий Степан, наш кладовщик, захватил мяч, мы сели в бот и поплыли к пляжу.
Пляж был коричневым от купальщиков, как хлеб от повидла. Не утерпел я и прямо из бота — бултых в воду! И тут же вынырнул: море горячее, словно забрался в нагретую ванну. Огляделся, а в воде уже и другие. Вокруг полно ребят, прыгают, кувыркаются так, что и нам захотелось. Забрался я Степану на спину и с него — вниз. А потом Степан с меня. Тяжёлый, брызги от него во всё небо. Смотрим, и мальчишки начали по-нашему. Карабкаются друг на друга, только пятки мелькают.
А мы давай по-другому: станем вчетвером, стул из рук сделаем, а пятый заберётся, усядется, раскачаем его и пружиной вверх. Тут полпляжа сбежалось. Никогда такого не видели. Разглядывают нас, лезут на руки, кричат:
— Руссо, сальто!
Полпляжа вверх тормашками полетело! Мужчины, мальчишки! Только женщины стоят посмеиваются.
Степан принёс мяч и вверх подбросил. Я поймал его, ищу, кому бы передать дальше. А впереди кто-то как закричит:
— Давай! Сюда давай!
Я повернулся — никого из наших рядом нет. А тот же голос опять кричит:
— Давай! Мне давай!
Смотрю, кубинский мальчишка по-русски кричит и смеётся. Удивился я, бросил ему мяч и поплыл вперёд. Степан за мальчишкой погнался, а тот снова мяч мне перебросил. Я плыву и рукой вперёд его подгоняю. И дальше, дальше. Берег уже далеко.
— Не надо дальше! — крикнул Степан. — Акулы здесь!
У меня по ногам вдруг что-то как скользнёт! Бросился я в сторону, а это из-под ног мальчишка вынырнул.
— Плывём обратно! — крикнул он и поманил рукой.
Нырнул он, а я за ним, и вдруг мы оказались перед большой, натянутой до самого дна сеткой, обросшей бархатными травинками. Акулам не перебраться! Мальчишка уцепился за неё, я тоже. Тут же следом подплыл Степан. Ухватились все втроём за сетку и раскачиваемся, словно травинки. Смотрим, над головой тень мелькнула. Мяч. Вынырнули мы разом и стали мяч передавать к берегу.
Вылезли из воды, сели на песок, а мальчишка зарылся в него, только голова и руки торчат.
— Хорошо ты по-русски разговариваешь, — говорю я ему.
— Нет, неважно! — поморщился он. — Если бы книги были! Всего не купишь…
— Пойдём ко мне, у меня книг много! Он задумался. Покачал головой.
— Сегодня нельзя. Вечером я учу стариков. Завтра я буду работать с грузчиками у вас на палубе! Встретимся. Буэно?
— Буэно, — сказал я и спросил: — А как зовут тебя?
— Меня зовут Педро!
