Он, бывало, вынесет патефон, заведёт «Челиту», сам поёт и меня подбивает: «Подтягивай!» Хорошо получалось!
Потом дядя Володя ушёл на фронт, патефон разбомбили. А я, когда ходил выступать в госпиталь к раненым, всегда пел «Челиту».
Своя это песня!
Мы с капитаном стали подтягивать. Получается!
Я взял выше, мексиканец — тоже.
Я затянул ещё сильней. Получилось.
Капитан хлопнул меня по руке: «Давай!»
Я разошёлся, раззадорился, и голос зазвучал чисто, легко. Словно не я пою — сама песня поётся!
Гляжу, парень притих. Американцы повернулись ко мне и слушают. И не просто слушают, а подхватывают хором, подпевают!
Кончилась песня. Я слышу, кругом аплодируют. Ещё петь просят. Я попробовал, про себя затянул, а потом махнул рукой. Всё. Пропал голос. То ли от волнения, то ли спел я своё — и хватит. Лучше остановиться вовремя.
Успокоился я немного. Смотрю, американцы идут ко мне. Один, другой… Автографы просят. Я отмахиваюсь. А капитан смеётся:
— Пишите, разве жалко! Это ведь не только от себя, а от России!
Стали мы прощаться.
Подошёл ко мне парень-певец, пожал руку и говорит:
— А с русскими хорошо петь.
Я поклонился и говорю:
— И с американцами тоже.
РАДИОГРАММА
Всю ночь я не мог понять, сплю или нет. Перед глазами у меня всё сверкал Сан-Франциско; то из угла каюты всплывали алые крабы, то фосфорились рыбы… И мчались, пружинили, уносились дороги.
А на рассвете раздался крик: «Подъём!» Мы отшвартовались, выбрали концы и под спящими мостами пошли мимо небоскрёбов. Я посмотрел на окна, помахал напоследок: «Гуд бай! Уходим!» И днём наши штурманы уже отсчитывали мили в океане.
Мы крепили новые контейнеры, опять грохотали цепями. За бортом отфыркивались морские львы, и чайки, покружив над нами, поворачивали к берегу.
— Ну, вот теперь дело! — сказал Федотыч. — Десять суток до Японии, а там домой.
— А вдруг опять пошлют в Америку? — откликнулся Ни-коныч.
Федотыч ударил ладонью о поручень:
— Ну нет, я — всё, я в тайгу! В отпуск. Не могу больше!
— А я бы ещё полгодика прихватил, — вмешался Яша.
«Мне и вовсе рано скучать, — подумал я. — Можно бы ещё по Америке поездить. И Новая Зеландия впереди!»
Тут ко мне подошёл Витя:
— Тебя к капитану… Я постучал в рулевую.
Пётр Константинович повернулся ко мне:
— Ну что, прощай Америка? — и улыбнулся. — Теперь мы домой идём. Мы домой. А вы… — И он протянул мне радиограмму: «Иокогаме пересядете „Старый большевик“ следованием Гонконг, Бангкок, Сингапур, Малазию, Индию. Судно Новой Зеландии будет осенью».
— Вот те раз! — сказал я.
— Что? — рассмеялся капитан. — Ничего дорожка? Я перечитал радиограмму снова.
— Ничего! Бродить ещё месяца два.
— Да нет! Пожалуй, все четыре, — сказал Пётр Константинович. — К зиме вернётесь. Ещё надоест.
— Зато Гонконг, Бангкок, Сингапур, Индия, а впереди Новая Зеландия! — поразмыслил я.
— Да, Новая Зеландия — это здорово. — Капитан прошёлся из угла в угол. — В Новую Зеландию я бы тоже хотел попасть. Да вот не получается. Но всё-таки надеюсь! — азартно сказал он. — У каждого впереди должна быть своя Новая Зеландия. Должна, Атлас Вогизыч?
Третий штурман, наклонясь над картой, сверял курс. Он приподнял циркуль и кивнул: «А как же иначе».
ПРИВЕТ КАПИТАНУ!
Федотыч как угадал. До Японии мы шли ровно десять суток.
Ночами от горизонта до горизонта то тут, то там грохотали ливни, судно пробиралось среди молний и настоящих водяных столбов.
К утру тучи разбегались, выглядывало солнце, и мы раскатывали палубу коричневой краской. Торопились.
А на одиннадцатый день задымила впереди Иокогама. Собрал я вещи, попрощался со всеми и сел на японский катер.
Никоныч выглянул из-за борта, закричал:
— Привет передавай капитану, Ивану Савельичу! Там мой дружок капитанит!
— Ладно, — пообещал я, — передам! — Прижал ногой к борту чемодан, чтоб не вывалился, и махал, пока «Новиков» не остался за горизонтом.
Мы подкатили к трапу нового теплохода. Нашего, с красной трубой, с серпом и молотом. У трапа стояли наши ребята, встречали — тоже свои! Один, вихрастый, сбежал по трапу, протянул мне руку: «Привет», подхватил чемодан и повёл за собой.
Поднялись мы к капитанской каюте, постучали. Из-за двери быстро выглянул седой мужичок в трусах, замигал:
— Добрый день!
Я поздоровался, говорю:
— Капитана можно?
— Ну, я капитан!
— Иван Савельич?
— Иван Савельич. А что?
Я отдал свои документы и говорю:
— Привет вам от боцмана. Капитан открыл дверь пошире:
— От какого?
— От Никоныча!
— От Володи?! — улыбнулся капитан. — Так где он?
— Здесь, — говорю. — На «Новикове».
— Ну ладно, спасибо… Устраивайся, — сказал капитан и зевнул. — Потом поговорим. Двое суток с этой погрузкой не спал. — Он улыбнулся и прикрыл дверь.
А я пошёл устраиваться в маленькой лоцманской каюте возле радиорубки.
