У КАЖДОГО СВОЁ ДЕЛО
Несколько дней мы ещё стояли в Японии, в Иокогаме и Кобе. В трюмы теплохода грузили рыбные консервы «Макрель», картонные ящики с сушёными рачками-креветками. И от судна шёл запах, как из огромной банки с крабами.
Потом трюмы закрыли, сверху поставили тридцать чёрных автомобилей «тоёт» — на Бангкок. С мостика раздалось: «Палубной команде занять места по швартовому расписанию!»
Сбоку поплыли зелёные острова. Замахали нам вслед ветками кривые японские сосенки.
Мы взяли курс на юг.
Я подобрал себе скребок и вышел на корму сбивать с палубы ржавчину. Судно другое, а работа матросская та же: драй палубу, крась, мой. Да на горизонт посматривай!
Вдруг слышу, кто-то бежит, напевает: «Мы с тобой старики, мы с тобой старики…»
Капитан. Тоже выбрал себе скребок, попробовал лезвие большим пальцем, пристроился рядом и спрашивает:
— Ну как там Никоныч?
Я стал рассказывать про Америку, про то, как ходили на мост. А капитан чиркает скребком, подставляет солнцу спину и покряхтывает:
— Вот так мы когда-то матросами с Никонычем драили! Наперегонки! Молодыми были…
Поработал час-другой, говорит:
— Ну ладно, отдохнул, пойду за арифмометр садиться. Тонны, мили, тонно-мили. Подсчитывать надо. Бухгалтерия!
И снова запел про комсомольцев двадцатого года.
Только он закрыл дверь, появился его помощник Фёдор Михайлович. Грузный, похожий на большую букву «Ф», он нёс под мышкой бамбуковые палки.
Помощник подошёл к борту, обрадовался.
— Ну наконец топаем. Удочки, — говорит, — готовить нужно. Где-нибудь около Гонконга или Бангкока рыбку ловить будем.
— Что рыбку! — Из камбузного окошка выглянул раскрасневшийся повар Ваня с камбалой в толстой руке. — Скоро попугаев и мартышек покупать будем!
— Ну уж сразу попугаев и мартышек… — сказал Фёдор Михайлович.
— А что! — сказал Ваня. — Я как-то купил в Индии обезьяну. Выговор чуть из-за неё не схлопотал.
— Как это? — спросил Фёдор Михайлович.
— А так, — рассмеялся Ваня. — Наш старпом любил абрикосы в компоте. И Чика любила. Старпом возьмёт в обед кружку с компотом, возмущается: «Где абрикосы?» А их, что ни день, меньше и меньше. Старпом распалился, решил устроить инспекцию. Как-то забежал на камбуз, а Чика из мешка абрикосы вытаскивает. Он на неё с кулаками, а она в него — абрикосами! Вот так! Ей абрикосы, а мне — чоп, — сказал Ваня.
— Будешь знать, кого покупать! — засмеялся Фёдор Михайлович и пошёл в плотницкую делать бамбуковые удочки.
Ваня стал чистить камбалу, а я снова зашаркал скребком по палубе.
У каждого своё дело.
ДРУЗЬЯ ИЗ ПЕРУ
В несколько дней мы обогнули Японию, миновали остров Тайвань и заторопились по Южно-Китайскому морю с солнцем наперегонки. С утра оно гналось за нами, вечером мы бежали за ним. На запад, к Гонконгу.
Я пошёл в рубку посмотреть на карту — скоро ли будем на месте, как вдруг с крыла услышал крик:
— «Перуанец» догоняет! — Наш!
— Я и говорю — наш «перуанец»!
Спорили три дружка: молодые штурманы — каждый ростом с дядю Стёпу Коля и Веня, а между ними щупленький белобрысый Митя, второй радист.
Я тоже вышел на крыло и увидел вдали встречное судно.
— Уже успели в Гонконг сбегать. Машут! — крикнул Коля.
На «перуанце» действительно кто-то махал платком.
— Уз-з-знали! — обрадовался Веня.
— Что, небось монеты вместе меняли? — спросил с порога капитан.
— И эт-то б-было! — заикаясь сказал Веня.
«Было и это, — подумал я. — Но главное-то, конечно, не в этом, а совсем в другом».
… Как-то в Иокогаме мы окружили на причале Веню, который выкладывал на ладонь одну за другой монеты:
— Английская, нем-мецкая… Наменял.
И тут за нашими спинами кто-то сказал:
— О, мои и! Мы оглянулись.
Сзади стоял смуглый крепыш с усиками и тоже заглядывал в Бенину ладонь.
Он запустил руку к себе в карман и вытащил несколько тёмных монет. Но каких!..
На одной монете величественно поднимала вверх голову перуанская лама. На другой возвышались зубцы древней крепости инков…
— Перу, — с гордостью сказал крепыш.
— Ч-ченч? — едва выговорил Веня. — М-меняем?
Но крепыш закачал головой и высыпал монеты ему на ладонь. Даром!
— А что тебе? — спросил Коля.
— Ничего, — развёл руками перуанец. — Ничего. Он уже собирался уходить, но вдруг спросил:
— Есть Ленин-фото? Ленин-портрет?
— Для тебя? — спросил Коля.
— Си, — сказал перуанец. — Я коммунист.
— Будет! — пообещал Коля и в три прыжка взлетел по трапу.
Через несколько минут он принёс небольшой портрет, который снял со стены в каюте.
Перуанец слегка отвёл портрет в сторону, посмотрел. Потом взмахом руки пригласил нас к себе — на соседнее судно.
Перуанские моряки с нами здоровались, поднимали вверх руки: «Буэнос, амигос!» В каюте сидел мужчина и слушал приёмник, мы тоже сказали: «Буэно». Но мужчина молча взглянул на нас и отвернулся.
Наш знакомый махнул на него рукой: «Не обращайте внимания».
В каюте были две койки. Перуанец встал на табуретку и над верхней приколол портрет Ленина…
— Амиго Ленин, камрад! — сказал он торжественно. И вдруг его рука двинулась по воздуху, как маленькое судёнышко — с волны на волну. — Теперь он поплывёт со мной в Перу, через все моря! — улыбнулся перуанец.
В каюту стали заглядывать матросы, механики, которых мы видели на трапе.
Одни из них несли нам монеты, другие доставали из карманов письма и отрывали от конвертов марки:
