каждом движении. А потом - они начали лопаться. И стало еще хуже. Невесть откуда взялся сухой, резкий ветер. Он кружил по зеркальной камере, сушил раны, которые покрыли Кагэро с ног до головы. И он продолжал ВИДЕТЬ СЕБЯ, закрыть глаза у него не хватало духу. В конце концов, Кагэро просто потерял сознание, упал на зеркальный пол с проклятием на устах... Когда он очнулся, облака все так же плыли мимо. Правда, никакого шара, никаких зеркал уже не было. И одежда была на месте, от ран и зуда не осталось и следа. Кагэро встал, побрел дальше. Он пару раз сворачивал, но делал это, скорее, для удовлетворения собственного эго, которое продолжало считать, что оно контролирует события. Кагэро все так же шел сквозь облака. Башня возникла внезапно, выплыла из нахлынувшего тумана. Высокая, прямая, как перст, белее облаков. Кагэро потянуло к ней, будто веревкой. Он почти побежал. Рванулся, не замечая ни камней под ногами, ни мелькающих по бокам столбов... с играющей резьбой. Кагэро рванул дверь на себя, вбежал внутрь. Лестница. Наверх. От этажа к этажу - на самый верх. Все пронизано светом. Пыль кружится, пылинки танцуют в желтых лучах. Этаж за этажом. На самый верх. Сквозь сети из лучей света. Кагэро, наконец, добрался до верхнего этажа, где лестница заканчивалась. Но он к тому времени остался совершенно без сил. Упал на пол, закрыл глаза... тьма танцевала... Спустя несколько минут он отдышался. И смог поднять голову. Правда, видел только цветные пятна, но пятна эти и такие же круги понемногу складывались в осмысленную картину. Он увидел большой белый цилиндр, стоящий на полу. Потом до него дошло, что цилиндр стоит в самом центре комнаты, что окна сделаны так, чтобы свет из них шел, скрещиваясь в центре. Кагэро даже видел четыре толстых луча, образующих равный крест. А потом он увидел его. Над цилиндром прямо в воздухе висел младенец. Он задорно вращал глазами, шевелил ручками и ножками. Кагэро подошел поближе. Младенец взглянул на него вполне осмысленным взглядом. И в этих глазах Кагэро увидел сначала удивление, а потом скрытую за сильнейшим страхом и чем-то еще ненависть. Это 'что-то еще' было похоже на стену из полупрозрачного камня. Оно не дает ненависти пробиться наружу и та вынуждена довольствоваться объедками души. Это Итиро! Понимание пришло извне. Голова Кагэро чуть не раскололась и на миг свет померк перед глазами. А потом он увидел... Того же младенца, но уже с лицом Итиро. Да, это был он. Да, это все - его душа, а этот младенец со страшными глазами - сердце этой души, сама личность, тот фундамент, на котором строится человек. Кагэро, оцепенев, стоял и смотрел на ребенка с лицом взрослого человека. Он шевелил излишне полными серыми губами, глаза уже не вращались, вгляд остановился на переносице Кагэро. И Кагэро не нужно было слышать слова, чтобы понять: Итиро просит отпустить его. Он мучится, душа его уже стала похожей на гнилушку, изгрызенную червями... 'Что вы сделали со мной? Я не понимаю, что творится... Я ненавижу вас обоих, но эта ненависть причиняет мне такую боль, что я рад был бы умереть, чтобы забыть о ней...' 'Так надо, Итиро, так надо, доверься мне и измени себя. Ведь я же позволил изменить себя!' 'Я не хочу, нет... Я ничего не хочу, только вернуться к родителям... Вы не понимаете, вы выжигаете во мне все - и любовь, и память. Я так давно не видел родителей...' 'Итиро, пойми, это необходимо. Люди глупы, они нужны нам, чтобы...' 'Чтобы заботиться о своих целях? Вам... Да, вы не люди, давно уже не люди. А я остался человеком с исковерканной душой. И кто в этом виноват? Кто, ответьте?' 'Итиро, ты не виноват в том, что родился. Ягненок не виноват в том, что он ягненок, но его судьба заранее предопределена. Его убивают.' 'Но ведь я человек! Почему вы не дали мне прожить свою жизнь? Даже травинка... ее жизнь сгорает так быстро, что нам, людям, становится страшно. Но она проживает свою жизнь, а у меня уже нет жизни. И нет ничего. Я ненавижу вас, но не могу сломать запрет, который не позволяет мне ненавидеть. Вы знаете, как это страшно?' 'Я знаю...' 'Ничего вы не знаете. Вы не знаете, что такое, когда вас едят изнутри. Меня уже давно ест моя ненависть, которую вы загнали в угол. Загнали в клетку. Лучше убейте меня...' 'Нет!' 'Убейте, прошу вас! Пожалуйста! Умоляю, убейте меня!' 'Нет! Нет! Нет!' Переди глазами Кагэро мелькало лицо Итиро, бледное, с серыми шевелящимися губами, жутким выражением в глазах. Кагэро рванул сквозь стены, сквозь призрачные стены этого мирка с его медленно плывущими облаками и странными шарами. Синий шар, зеленый шар - это и была ненависть Итиро, только так она смогла найти хоть какой-то выход, хоть на мгновение выплеснуться на того, ради кого родилась. Кагэро рвал ткань этого мира и бежал прочь, слышал, как вопит все, чего коснулась его рука. Он чувствовал всю эту боль. И казалось, что никогда не закончится водоворот из облаков, разноцветных шаров, каждый из которых причиняет боль... Мир рухнул в пропасть. Кагэро поглотила чернота. На миг в его сознании загорелась уверенность в том, что он просто уничтожил душу Итиро, но одного взгляда _вверх_ было достаточно, чтобы убедиться в обратном. Там, над пропастью, парил огромный младенец с лицом взрослого человека. Он раскинул руки, а серые губы все так же отвратительно шевелились, а взгляд давил, давил, чтобы Кагэро скорее упал на дно. И дно встретило его острыми камнями. Но боли уже не было. Мир души растворялся, Кагэро прожег в нем путь наружу.
Когда он очнулся, было уже утро. Итиро сидел, привалившись спиной к стене. Первым, что увидел Кагэро были его серые губы. А потом он понял, что лицо так же серо. Итиро был мертв.
* * *
- Он умер. Мудзюру покачал головой. Но ни жалости, ни следов огорчения на его лице не было. Как и обычно. Кагэро даже представить себе не мог, как должен жить человек без эмоций. Почти без эмоций. Впрочем, можно, оно и лучше. В конце концов, все мудрецы твердят о том, что эмоции - помеха для рассудка. Узнав, насколько этот рассудок хрупок, Кагэро усомнился в том, стоит ли он стольких чувств сразу. И уж точно не стоит оно того - стремление все осознать, разложить, взамен на бурю эмоций. Нет... - Умер, - повторил Кагэро тихо. - Да, я знал, что этим все кончится. Он был слишком слаб. - Он не был слаб. Ты, может, и видел его душу - но со стороны. А я был там, внутри. И, поверь, мне не понравилось то, что я увидел. А вырываться из души умирающего - то же самое, что сбрасывать с ног прикованные цепями железные шары, когда тебя засасывает водоворот. - Не понравилось? Ничего, это не последнее твое путешествие. Кагэро вздрогнул. Но нет, ничего не проскользнуло в холодных зеленых глазах Мудзюру. - Это как наркотик, - продолжил он. - Каждая душа - отдельный мир, тебе захочется побывать в каждом. Тут главное не увлекаться, потому что можно с головой уйти в эту пучину. - Почему-то в твою душу меня никак не тянет... - пробурчал Кагэро. - А у меня ее и нет! - Мудзюру рассмеялся. Рассмеялся! Правда, смех был сухим, фальшивым. И прекратил он резко, совсем не естественно. - А где же она? Ее тоже выжгла ненависть, которую загнали в клетку? - Нет. Ее выжгла любовь. Но это не твое дело. Я давно сжег свои мосты и назад мне было не вернуться. Мудзюру замолчал, отвернулся, взмахом руки велел Кагэро уходить. Но даже сейчас ничего не горело и даже не тлело в его зеленых глазах. Выйдя, Кагэро наткнулся на множество острых, как стрелы, взглядов. Признаться, он немного испугался. Один человек для него уже сейчас ничего не значил, но целое селение... Можно выжечь огнем, сгноить болезнями, но для этого нужно хоть немного времени и свободы. А здесь ему, кажется, уже вынесли приговор, и не важно, какое решение назовется официальным. Конечно, Мудзюру придумает, что сказать. Например, Итиро вполне мог умереть от болезни, которую тщательно скрывал, чтобы хозяин не бросил его на дороге. Но он также мог отравиться из-за того, что хозяин... Нет, Мудзюру найдет, что сказать, но вдобавок к этому ему придется перелопатить столько рассудков, что... И во что превратится это селение после подобной процедуры? Его можно будет спокойно поджигать и удаляться, не особо торопясь. Людям даже не хватит мозгов бежать - они станут калеками. Теперь Кагэро точно знал: человек после вмешательства в психику становится калекой, неполноценным. И еще он постоянно поражался, что употребляет, мысля, совершенно незнакомые ему, странные слова. И, кажется, даже понимает их смысл. Кагэро прошел по образовавшемуся коридору. Он чувствовал такое напряжение, от которого волосы на голове трещали и превращались в сухие прутики. В этот миг не было никаких запретов, обычных для общества. Даже нижайший оборванец мог сейчас плюнуть в лицо Кагэро. Потом он прыгнет с обрыва или утопится, но это будет только потом, а сейчас люди превратились в зверей. Но никто не бросил ни камня, ни оскорбительного слова. Кагэро прошел сквозь облако молчания. И он не сказал бы, что в этих людях была ненависть. За что им ненавидеть его? Они просто были внутренне напряжены, правда, до состояния струны. Это могло быть и любопытство. Но не ненависть и даже не простая неприязнь. В доме пахло смертью. Этот запах напоминал смесь могильной, болотной вони с сыростью и затхлостью. Кагэро задерживал дыхание, но не переставал ощущать смрадное дыхание той стороны, куда уходят. Кагэро лег на спину и закрыл глаза. Голова сильно кружилась, так что хотелось сжать ладонями виски и остановить... Значит, испытание Кагэро заключалось не только в возможности проникнуть в изуродованную душу Итиро. Теперь он чужой. Его будут демонстративно игнорировать и шептаться за спиной. Люди вообще очень жестоки. Они и сами не понимают, насколько это мучительно, когда за твоей спиной шепчутся и колют затылок взглядами. Вот только зачем? Зачем Мудзюру все это делает? Возможно, он хочет воспитать в Кагэро такую же жестокость, какую он видит вокруг себя. Кагэро еще не знал, насколько успешны попытки Мудзюру. Заснуть ему не удалось, но он пролежал до самого утра вот так,
