- Вы, метр Тиль, простите, наивны. Вы что же, полагаете, будто любое произведение искусства ценно?
- Конечно!
- Ну, допустим. Но при условии, что это именно произведение искусства, а не штукарство. И вот происходит странная вещь: вдруг некую поделку объявляют верхом совершенства по соображениям, к искусству никакого отношения не имеющим...
- Как это?
- Не увлекайся спором, Тиль,- выразительно взглянул на друга Дан.Объявляют, случается, этому и мы были свидетелями. Тут доктор прав. Технически это не очень сложно: организация положительных откликов прессы, благосклонное внимание генералов от литературы или изобразительных искусств, какая-никакая премия... А потом произведение становится хрестоматийным, и никому уже в голову не приходит сомневаться в его достоинствах. Проходят годы. Творение либо почиет естественной смертью, либо его с треском ниспровергают, как несостоятельное, либо... все остается по-прежнему. Самое страшное, когда вот такая поделка становится неким эталоном и долгое время тормозит появление всего, что мало ей подражает. Я правильно понял вашу мысль, доктор?
- Да, метр Дан. И логически продолжая эту мысль, вы должны согласиться, что такая практика чрезвычайно распространилась. Как естественное следствие появились назначенные, объявленные гении и классики. В ваших же кругах над ними потихоньку подсмеиваются, анекдоты рассказывают, но для огромной массы народа, вынужденного ориентироваться на официальное мнение, они - гении. И народ вкушает их 'творчество', приобретая дурновку сие, узость мышления, догматизм, нетребовательность и невзыскательность...
- Подождите. Вы сказали 'официальное мнение'. Позвольте возразить. Разве где-нибудь было напечатано: 'Такой-то есть гений. Чти его!'?
- В общем, было. Не так впрямую, не в лоб... Но возьмите хотя бы самый простой школьный учебник литературы. Подбор имен говорит сам за себя. Формируется примерно такой стереотип: раз уж писателя в школе проходят, значит... Что для вас эссеист Ронти или критик Тук? Взбалмошный сосед или скучный старикан, всего лишь. А для меня, человека не вашего круга, они профессионалы, призванные разъяснить мне, темному, достоинства и недостатки произведений Творцов. А уж как они это делают, вы знаете лучше меня. И я вынужден полагаться на их мнение, поскольку заведомо известно, что они разбираются в предмете лучше меня.
- Но вы же не стали полагаться...
- Не стал. Но я много думал. И вдруг понял, что тридцать лет тому назад Ронти взахлеб славил Гелира, Рагона и иже с ними, а ныне он вытирает ноги об их память. Почему? Поумнел Ронти? Пересмотрел ценности? Изменилась мода? А может, вся разгадка в том, что Гелир и Рагон перестали быть литературным начальством? И вообще, как вы, Творцы, могли терпеть над собой литературное начальство! Это хуже рабства... Я утратил к вам доверие.
Я интересовался теми, кто находится в некой оппозиции к Союзу Творцов. Есть такие...
- Есть...
- Ну, в большинстве своем это балаган. Знаете, эти непризнанные таланты и непонятые гении...
- Знаю, конечно. Приходилось встречаться.
- Понял, что и там не найду того, чего так требовала душа...
- Стоп, доктор. Все-таки ваша душа требует, так сказать, высокого искусства? Слава создателю, а то я уж побаиваться стал.
- Требует, требует... нормальный я человек. Как и все, правды в этой жизни ищу. Так уж человек устроен, что правду ему подавай, хотя на хлеб ее не намажешь и от холода ею не укроешься. А это ваше искусство почему-то в принципе очень хорошо приспособлено именно для выражения правды.
- Вот! - ликующе вскричал Тиль.- Вот! А вы говорите - инстинкты...
- Не так бурно, метр Тиль. Я еще не закончил. Я не получил от вас правды, Творцы! Только дикую путаницу...
- Милейший доктор, что это у вас за паразитические наклонности? 'Не получил от вас правды...' Почему кто-то должен эту самую правду вам на серебряном подносе подавать? Думайте сами. Тем более что Творцы - не боги, люди, такие же, как вы. Могут и ошибаться, и в потемках блуждать, и сомнениями терзаться.
- Нет, не такие же. А если такие же, то не имеют они права учить меня. Не имеют права публиковать то, что может оказаться ошибкой. Ведь нас приучили верить вам! Приучили - я еще не понял, как это случилось, что любое печатное слово признается за истину. А насчет паразитических наклонностей... нет, тут вы не правы. Не каждый человек может додуматься до чего-то сам, он идет за советом - это логично. Куда иду за советом я? К Творцам. Почему? Потому что мне с детства внушили мысль - читай книги, учись понимать живопись, полюби музыку - и ты познаешь мир и человека. А меня сто раз обманули. Так-то.
- Не понимаю. Как это 'обманули'?
- Ну, к примеру: начал я поэзией интересоваться. Есть такой период в жизни - годы розового цвета, когда почти всех к поэзии тянет. К розовой поэзии... Розы, грезы, соловьи, жестокий романс. Книжек - полно. Концертов сколько угодно. Нахлебался по горло. Потому был уверен, что поэзию знаю, даже судить имел смелость. А потом... приносит один приятель потрепанную старую книженцию. Читаю. Стихи. Ничего не понимаю... Какие уж там розы... Боль, крик, и все про меня... Разве можно стихами - про меня? Про самые потаенные мои мысли и чувства. Откуда он знает? Я всполошился - кто такой, откуда взялся, лауреат каких таких премий? Уверен был, что лауреат, ясно же, что лучшего поэта у нас просто нет. Выяснил. Оказывается, вы его из своего Союза выгнали, ошельмовали. Он умер в нищете, чуть ли не от голода. Вы же так все устроили, что без вашего Союза человек и на хлеб себе заработать не может! Монополисты...
Доктор тоскливо взмахнул рукой, метнулся по комнате. Поэт, о котором он говорил, умер задолго до рождения Дана, но как и всегда при упоминании его имени, стыд ожег лицо притихшего метра.
Доктор торопливо затянулся сигаретой и продолжал:
- А тут еще пошли какие-то волны скандалов из этого вашего Союза. И почему скандалят? Об истине дискутируют? О способах наивысшего ее выражения? Как бы не так. О коттеджах в престижных районах, о дачах и путевках, о тиражах, гонорарах и званиях. Тошно. Друг на друга кидаются, групповщина развелась, прямо гражданская война. А о нас вы при этом подумали? Вот читаю я погромную статью на такого-то имярека. Во, думаю, какой нехороший! Глядь, вскоре в другом журнале статья прямо противоположная, имярек- талант и защитник святых идеалов, а хулитель его - бяка, действующая из групповых интересов. Я вас спрашиваю, кому после этого верить? Да я сейчас любую критическую статью с подозрением читаю, вычислить пытаюсь, из каких таких соображений написано так, а не иначе. В общем, запутался и обозлился. И решил посмотреть, а что же такое в сути своей эти Творцы, люди, которым общество разрешило учить меня, воспитывать, делать меня лучше, духовно богаче. Вот... Посмотрел. И заявляю вам твердо - не желаю.
- И я не желаю,- с затаенной угрозой сказала Тана.- И не уводите нас, метр Дан, в дебри бесконечной дискуссии о соотношении этики и эстетики. И не пугайте историческими примерами, что, мол, такой-то титан прошлого был далеко не ангел, а какие романы писал! А такой-то скульптор вообще человека убил, и тем не менее. Словесами вы нас всегда оплетете, вы профессионалы. Поэтому так трудно сражаться с вами на вашем поле. Мы вот выбрали свое. И лично для меня ясно одно: не может быть эстетики, не подкрепленной этикой. Как и медицины, впрочем. Ну, то есть, если какой-нибудь Творец обыкновенный негодяй, то ничего он в искусстве не создаст, да и не имеет права этим заниматься.
- Да погодите вы! Постойте! - В голосе Дана звенела мольба.Послушайте! Вы сейчас ужасны, как чудовища из кошмарного сна. Остановитесь... Как вы судите... я уж не спрашиваю, по какому, собственно, праву...
- И правильно делаете. По тому же самому праву, по которому метр Ядрон берется поучать нас и выставлять нам жизненные ориентиры.
- Я не о том. Вы фанатики, бессмысленно вас переубеждать. Я только хочу спросить. Вы - люди науки, привыкли к конкретному мышлению, строгой терминологии. Так скажите мне, какими критериями вы руководствуетесь, определяя, что такой-то Творец, как вы выражаетесь, 'обыкновенный негодяй'?
- Метр Дан, это просто видно.
