морили, однако искалеченный человек.
Это тебе не сюжеты к романам, думал Важин, это самая что ни на есть наша сегодняшняя жизнь.
- Братцы, - сказал Афонин, - купите мне по дороге пачек пятьдесят 'Примы'...
- Ты что, без курева там сидишь? - удивился Малков.
- Сижу. Сухой мох с махоркой смешиваю.
- Титан!
До избы Афонина добрались благополучно, без поломок и без 'хвостов'. По очереди погладили молодую овечку. Вокруг под ненормально теплым для октября ветерком шумели сосны и ели. Мария села на траву и сказала:
- Я останусь здесь навсегда. - Подумала (в этот момент все смотрели на нее). - Если, конечно, хозяин разрешит.
- Разрешит, разрешит, - ответил за хозяина Малков. - Ты, главное, не мешай ему над книгой работать. А то мы перед финнами опозоримся.
- Да нет, - сказал Афонин, - чем она помешает? Глядишь, ещё и поможет с готовкой.
- Знаем, как они помогают с готовкой, - тихо проворчал Малков и громче добавил: - Мужики, дельное предложение! Остаемся до завтра.
- Я 'за', - сказал Важин.
- Если завтра тронем с утра, то согласен, - сказал Муравьев.
Мария легла отдохнуть, устав с непривычки, а мужчины, пока не стемнело, решили пройтись.
- Как вы думаете, - спросила Мария, - а не могут они явиться сюда?
- Сюда? - переспросил Муравьев и усмехнулся.
- Нет, - подтвердил Афонин, - сюда в ближайшие полгода никто не приедет. Здесь и летом негусто людей, а уж осенью да зимой... Пустыня.
Всего одна бабка-невидимка живет через дом.
- Как это невидимка? - мгновенно заинтересовался сыщик.
- А так. Она всех нас видит, а мы её нет.
Афонин стал подбивать мужиков на рыбалку. Долго уговаривать не пришлось, он принес с чердака просушенные сети, перекинул их через плечо, показал, где взять весла, и повел гостей к реке.
По реке они спустились в озеро, перед ними открылся безбрежный серо-голубой простор.
- О, какие у тебя тут моря! - сказал Муравьев. - Я и не подозревал.
- Это сейчас тихо, а вот подождите, задует, поглядели бы!
- Да видели-видели, - сказал Муравьев, - сами на флоте служили.
Они поставили сети, вошли обратно в реку, расположились на берегу, развели костер, достали бутылку. Выпили, закусили хлебом, лучком, закурили.
- Красота, мужики, - мечтательно произнес Малков. - Вот где должен жить настоящий писатель.
- Жить-то жить, - сказал Муравьев. - Но ведь тоже, ты понимаешь...
Ну, скажем, недельку. Но потом-то усохнешь.
- Ничего, не усохну, - сказал Малков. - Месяца три только так.
А ты как, Андрей?
Андрей молчал. Эти детские разговоры не интересовали его.
- О чем вы спорите? - наконец сказал он. - Каждому - свое. Одному и суток здесь много будет, а другой и за полгода не насытится.
- Это верно, - сказал Муравьев.
- А вообще, мужики, - по-прежнему мечтательно, глядя в чистое небо, произнес Малков, - что-то я в последнее время все чаще и чаще задумываюсь: а в чем оно, счастье? Вот вроде бы материально я обеспечен, на здоровье, тьфу-тьфу, тоже не жалуюсь, но счастья-то нету. Так где же оно? И вот носишься на своем джипе по белу свету, а счастья что-то не попадается.
- Надо знать, где носиться, - заметил Муравьев. - А счастье, как это ни банально звучит, в достижении цели. Не знаю, как у вас, у меня так.
Дело удастся, вот тебе полдня счастья.
Ну, а потом снова работа.
- У нас так же, - заметил Важин. - Точно также. Получится вещь, когда чувствуешь нутром, что получилась, и вот тут - мгновение счастья. Не полдня, но пара часов полноценного, здорового счастья.
- Нечто вроде первой брачной ночи, - сказал Малков. - Заметьте, мужики, никто из вас о любви даже не вспомнил. Стареем, мужики.
- Почему? - отозвался Афонин. - Я вспомнил... - Все одновременно подумали о Марии и промолчали. Затем Афонин добавил: - Только любовь - это вовсе не счастье...
- А что же это тогда? - недоуменно спросил Малков.
- Не знаю...
- Видите ли, - заметил мудрый Важин, - любовь хороша тогда, когда человек созрел для нее. Когда оба созрели. Оказывается, в этой жизни до всего нужно дозреть. Думал ли я в двадцать пять лет, что бриться хорошим опасным лезвием необъяснимое удовольствие? А послеобеденная, допустим, сигара или трубка. Разве двадцатилетний сопляк, тянущий сигарету за сигаретой, может это понять?
- А партия в шахматы у камина! - иронично подхватил Муравьев. - А марки, монеты, как у моего Веревкина. Да идите вы все к черту со своим эстетизмом, маниловщиной и ещё не знаю с чем. Дело. Дело! Вот в чем суть человека. Тем-то он и отличается от других теплокровных, что может кумекать и делать дело!
- Дело-то дело, - негромко сказал Афонин, - но и дело надо делать красиво. Ладно, на первом месте работа, а что на втором?
- Опять, что ли, любовь? - не скрывая язвительности, спросил Муравьев.
- Нет же, - отмахнулся Афонин, - я не о том. Надо уметь радоваться мелочам, без этого жизнь теряет половину смысла.
- Каким ещё мелочам? - саркастически спросил сыщик. - Часами на марки глазеть? Полчаса рожу мылить, вместо того чтобы побриться за пять минут? Радуйтесь, кто же вам запрещает. Ну а мы будем дело делать...
Тихо шурша, опадали листья с берез и осин, потрескивал сухими сучьями костер, вода в реке словно застыла.
Важин смотрел на неё и думал, что в целом повесть в его голове уже сложилась, что впереди трудная зима непрерывной работы, то есть прощай поездки, застолья с друзьями, и только кабинет, компьютер, сигареты, трубка да крепкий чай... 'Вот тебе и все счастье', - про себя сказал он. И вдруг ему стало тревожно, вспомнились слова Марии 'не приедет ли кто сюда', он заволновался, поднялся и сказал:
- Мужики, пойду гляну, как она там. Что-то не по себе.
- Брось ты, - остановил его Муравьев, - я бы почувствовал, если что.
- Я бы тоже почувствовал, - вставил Мал ков.
Но Важин все же ушел. До дома было всего метров триста, и он быстро вернулся, успокоенный, улыбающийся.
- Твоя молодая не спит, хозяйничает.
Они допили водку, ещё покурили и поехали смотреть сети. Рыбы мало попалось: несколько плотвичек, несколько окуньков, пара щурят.
- Извините, - сказал Афонин, - но жарить буду я.
- Давай-давай! - легко согласились все.
И пока хозяин растапливал маленькую печурку, рыбу почистили, передали ему. Он начал колдовать со сковородой, с маслом, луком и перцем, и в этот момент Важин увидел, что Муравьев и Мария вышли из дома. Он глянул в окошко - сыщик и девушка не спеша удалялись к реке, о чем-то беседуя.
Важин вышел на крыльцо, закурил. Рядом на ступеньку присел Малков, покачал головой.
- Не очень-то он мне нравится.
- Брось, - возразил Важин, - мужик ничего.
- Ничего-то ничего, да слишком себе на уме.
- На то он и сыщик. Просто вы разные люди.
