— Помочь?
— Ну помоги.
Она засмеялась:
— Я пошутила. Я все это давно забыла.
— Не знала, не знала, а потом и забыла, — Игорь вышел из зала. На щеке у него было смазанное пятно губной помады. Он обнял Наташу за талию и повел в комнату.
— Чао, братишка, — сказала она.
К Игорю пришли друзья — Антон и Вова. Они раньше учились с ним в одном классе, а после восьмого поступили в техникум. Родителей дома еще не было. Игорь пошел на кухню и принес оттуда хлеба и варенья. Часа через полтора Вова вышел из комнаты, сходил в туалет, потом позвал меня.
Я заглянул в комнату. На большом столе — его вытаскивали на середину комнаты в дни семейных праздников, а в обычные дни за ним сидел Игорь и делал вид, что занимается, — стояла пустая бутылка из- под вина, а во второй оставалось немного на дне. Окно было открыто, и Игорь с Антоном курили, высунувшись из него.
— Выпить хочешь? — спросил Вова и налил мне в чей-то стакан из бутылки.
— Не обижай моего малого, — сказал Игорь.
— Никто его не обижает.
— Малый, он тебя обижает? — спросил Игорь.
— Нет, — ответил я.
— Так отойди от него. Пусть идет в свою комнату.
— А если он здесь хочет посидеть? Ты что, купил эту комнату?
— Ладно, пусть сидит.
Я присел на краешек дивана. На радиоле «Радиотехника» играла музыка, что-то нерусское. Вова разлил вино по стаканам — получилось совсем по чуть-чуть, и они выпили. Я пожалел, что Игорь вмешался и мне не дали вина. Я хотел попробовать.
Недавно я видел Наташу, когда приезжал к родителям. Она превратилась в толстую тетку безразмерного возраста и работала продавщицей в гастрономе, куда я ходил за пивом. Тогда, пятнадцать лет назад, она казалась мне модной и красивой.
Однажды Наташа пришла к Игорю, и они закрылись в зале на защелку. Я принес из кухни маленькое зеркало, в которое папа смотрелся, бреясь по утрам, и пытался так навести его на узенькую — сантиметра два — щель между дверью и полом, чтобы увидеть, чем они занимаются. У меня ничего не получилось.
Потом, когда они вышли из комнаты часа через полтора, оделись и ушли куда-то вместе, я зашел в зал и стал искать следы того, что они здесь делали. Я догадывался, что они «ебались».
Я ничего интересного не нашел, только скомканный носовой платок под диваном, вымазанный чем-то, похожим на сопли, но с другим запахом. Я подержал его в руках, понюхал, потом бросил назад под диван.
Вечером Игорь пришел пьяный, вернее, его привели домой приятели, и его потом долго тошнило.
Игорь погиб в конце девятого класса, в мае. Они с приятелями пили вино на берегу речки, потом он пошел купаться и утонул.
Я должен положительно влиять на этого придурка. «Классная» совсем одурела со своим коммунизмом. Для нее главное — «сила коллектива». Даже учителя над ней смеются, и завуч нам сама сказала по секрету, что ее последний год держат в школе. Пришли новые времена, в стране перестройка, и таким, как она, пора на пенсию.
Можно, конечно, пересесть, но она мстительная, будет потом лажать и поведение занизит, да и сам Быра начнет лезть — что это ты не захотел со мной сидеть, контрольную дать списать по-жадился?
До сих пор у меня с ним все нормально было: он никогда не приколупывался. Мы даже почти не разговаривали за полгода, что он у нас в классе. Он тихий такой двоечник, хотя на самом деле хулиган еще тот: за район драться ездит, в детской комнате на учете стоит.
— Ну что, — говорит он, — меня специально к тебе посадили, чтоб ты мне помогал, Дохлый. Так что давай, не жмись.
Я смотрю на него: волосы жирные, немытые, перхоть блестит, лицо все в шрамах от царапин. Отвратительный урод.
Я даю ему списать домашнюю по алгебре, а сам смотрю в учебник, типа повторяю. Он не разбирает моего почерка и каждую минуту переспрашивает: а это что за цифра, Дохлый? Швабра собирает тетради, он еще не все дописал, но я перед носом у Швабры захлопываю свою тетрадь и сдаю. Он недовольно глядит на меня и тоже сует ей свою тетрадь.
На следующий день Швабра раздает тетради. Мне «пять», ему — «единица» и приписка: «Если уж списывать, то хотя бы полностью».
— Откуда она знает? — психует Быра.
— Ты же перед носом у нее писал.
— Она слепая, ничего не видит.
— Ну, увидела же.
— Это все ты.
