Настроение поганое, делать нечего, и мы расходимся.
Возле дома ко мне подваливает Дима — алкаш из нашего подъезда.
— Привет. Можно тебя на минутку?
— Что тебе?
— Так на минутку.
— Ну, что ты хочешь?
Дима бухает каждый день и уже стал похож на бича: морда — красная, ебло опухшее, волосы — грязные и со струпьями перхоти. Я не знаю, сколько ему лет — может, тридцать пять, может, пятьдесят. Он живет один в однокомнатной квартире, такой, как у нас, только на первом этаже. Говорят, жена давно от него ушла.
— Понимаешь, они нас не задавят. Мы не сдадимся.
— Кто — они?
— Как кто? Ты что, не понимаешь?
— Нет.
— Жиды. Это наши враги.
— И что они тебе могут сделать?
— Все могут. Убить, зарезать. Но мы не сдадимся. На силу есть сила.
— Правильно.
Дима сует мне руку, я жму ее и хочу забрать, но он не отпускает. Смотрит на меня как шизанутый.
— Ладно, все. Мне надо идти, — говорю я.
— Иди. Но на силу есть сила. Ты понял?
— Понял. До свидания.
Я захожу в подъезд, оборачиваюсь и смотрю на Диму. Он ссыт, повернувшись к дереву. Дома мама, как всегда, начинает наезжать:
— Где ты был? Что делал?
— Я уже не в первом классе. Что хочу, то и делаю.
— Если ты такой взрослый, то иди и заработай себе на жизнь. Думаешь, это легко: прожить на то, что я зарабатываю? Плюс копейки, что отец приносит? Он, можно сказать, себе на выпивку работает.
— Я ничего особенного не прошу.
— А о чем особенном может идти речь, когда на самое необходимое не хватает?
— Ладно, ты всегда так говоришь. А у самой три тысячи на книжке.
— Эти три тысячи, если хочешь знать, для тебя лежат. Ты ведь женишься когда-нибудь, надо будет хозяйством обзаводиться. К тому же эти деньги — наследство от бабушки, за ее дом. С моей зарплатой столько за всю жизнь не скопишь.
— Мне эти деньги не нужны. Лучше их сейчас потратить, чем ныть, что денег мало.
— Это я-то ною? Как ты с матерью разговариваешь?
Я молча смотрю в окно. Она еще бубнит, потом уходит на кухню.
— Ну как? — спрашиваю я на следующий день у Быка. Мы с ним и Вэком сидим в беседке.
— Хуево. Всю ночь сидел у них в ментовке, пиздили. Грозились в жопу торпкануть и завафлить. Утром дали пятьдесят рублей штрафа и говорят — пиздуй отсюда.
— А штраф за что?
— Как за что? Хулиганство, блядь. Ну, пидарасы, блядь. Встретить бы, блядь, Горбатого где-нибудь одного, и чтоб он без дубинки и пистолета — я бы его убил, на хуй.
— А Гулькина как? — спрашиваю у Вэка.
— Заебись.
— Что заебись?
— Все заебись. Дала. Я пошел к ней утром, прямо из ментовки, домой не заходил. Одна дома, училу засимуляла. Ну, хуе-мое, привет, привет, мы же на вечер договорились. Ну, я говорю, типа, зачем ждать вечера, когда можно сейчас. Ну, посидели, попиздели, потом легли.
— И она сама?
— Ну, как сама? Я взял ее за жопу, говорю — пошли. Она — нет, не сейчас, давай потом. Я говорю — не пизди, давай сейчас, ну и все такое. Поебались, потом легли спать, потом я еще ей палку поставил. Пожрал и пошел домой.
— Ну и как она?
— Заебись. Умеет ебаться. Ее, наверное, после школы уже полгорода переебало. Но мне насрать.
— А если я к ней подвалю?
