- Не обманываешь?
- Не спрашивайте меня, не могу я.
- Да куда же тебя несет?
- В странство.
- Какое такое странство?
- Ну, вроде как на богомолье.
- Куда же это?
- Сперва в Бескудниково, а потом... Далеко. Только не говорите никому.
- А не эта самая... Как ее? На кладбище встретили...
- Зинаида Васильевна?
- Не она сманула?
- Какое это имеет значение?
- Одумайся, сходи к отцу Николаю...
Таня поклонилась Прасковье Семеновне чуть не до земли:
- Прощайте.
- Ты, девка, впрямь не в себе!
- Простите...
- Я еще поговорю с тобой...
Но прежде чем поговорить еще с Таней, Прасковья Семеновна решила посоветоваться с отцом Николаем - на себя она не надеялась, - а когда наконец надумала идти к священнику, Тани простыл и след.
Все последние дни перед своим бегством Таня находилась в смятении. С одной стороны, она решилась порвать со всем окружающим, уйти в странство, с другой - жаль было оставить все, что ее окружало. Как мама ни строга, как ни сурова, она посвятила Тане всю свою жизнь. Больше у мамы нет никого. Жаль было школу, книги, Москву. Жаль даже тихую комнату, в которой выросла, играла и делала уроки. Где-то в самой глубине сердца точила мысль, что никогда уже больше не увидит Юру. Жаль было свой переулок и даже тротуар возле дома, где знакома каждая выбоинка.
Уходить или не уходить? Никогда - ни в школе, ни в комсомоле - не числилась она в активистках, делала лишь то, что делали другие, не любила вырываться вперед. Если возникала дилемма - сказать или не сказать, пойти или не пойти, сделать или не сделать, Таня предпочитала не сказать, не пойти, не сделать. Она принадлежала не к тем, кто ведет, а к тем, кого ведут, и теперь, когда настала решительная минута, она не то чтобы решила не идти в странство, а скорее не решалась идти...
И никуда бы не пошла, кончила бы школу, стала бы учиться дальше, поступила бы на работу, и ничего бы с ней не произошло, если бы те, кто охотился за этой перепелкой, оставили ее в покое. Но бог, как говорили ее новые знакомые, а на самом деле темный и злобный фанатизм не позволял этим охотникам за человеческими душами снять расставленные силки. Кто первым схватил ее за руку, тот и повел...
'В чем я больше всего нуждаюсь? - думала о себе Таня и себе же отвечала: - В справедливости'.
А жизнь вокруг нее несправедлива. Когда-то обидели ее маму. Беспечно, бездумно, безжалостно. А вместе с мамой обидели Таню. Мама бежала от пересудов в Москву. Всю жизнь работает не покладая рук. А хоть чем-нибудь вознаградила ее судьба? Всю жизнь одна и одна. Да и бабушка Дуся, уж до чего добрая была женщина, а что хорошего видела в жизни?
Один Юра показался ей каким-то особенным. А он не лучше других. Хорошо, что она вовремя опомнилась. Иначе ей пришлось бы вести такую же безрадостную жизнь, на какую были обречены и мама, и бабушка Дуся, и все женщины, которых она знает.
Никому до нее нет дела. Маме нужно, чтобы о Тане не говорили плохого. Учителям, чтобы она не получала двоек. Подругам, чтобы она ничем не отличалась от них. Да у нее и не было никогда настоящих подруг.
А теперь появились какие-то неведомые люди, которые зовут ее в иной мир, где правда, любовь и справедливость. Они не скрывают, что путь в этот мир мучителен и труден, но Таня не боится страданий...
И едва Таня села у окна и раскрыла 'Преступление и наказание', роман писателя Достоевского, который ей давно советовали прочесть и который она недавно взяла в библиотеке, как раздался звонок.
Таня открыла дверь и увидела Зинаиду Васильевну. Та выглядела весьма встревоженной и повергла Таню в немалое смущение.
- Что ж не идешь? Нас ждут...
Она засыпала свою подопечную вопросами и смутила ее еще больше. И Таня, вместо того чтобы ответить, что ничего еще не решила, торопливо принялась собираться.
- А у вас ничего, - сказала гостья, оглядываясь. - Думала, беднее живете.
- А что брать?
- Самое необходимое. Вот халат захвати.
- Это мамин.
- Все равно бери, сгодится наставнице.
- Какой наставнице?
- Твоей.
- А кто моя наставница?
- Мать Раиса.
- Боюсь я ее...
- А ты думала, все отец Елпидифор будет гладить тебя по головке?
Но Таня не послушалась, не взяла халат, не хотела обижать маму.
- А мать ты подготовила?
- Написала, что уезжаю на целину.
Действительно, еще накануне, сидя рядом с матерью за столом, Таня написала ей письмо, что уезжает на целину, в совхоз, хочет самостоятельно попробовать свои силы...
Письмо лежало у Тани в портфеле, и сейчас, перед уходом, она собиралась выложить его на стол.
- А деньги у тебя есть?
- Нет.
- А дома есть?
- Есть сколько-то.
- Возьми, а то мать не поверит, без денег далеко не уедешь.
Таня выдвинула ящик комода, деньги всегда лежали в одном месте.
Зинаида Васильевна заглянула одновременно с Таней:
- Сколько?
- Рублей сорок...
- Бери, а то не поверят, что уехала. Все бери.
- Я хотела маме оставить...
- Обойдется...
Таня достала деньги. Зинаида Васильевна тут же их отобрала.
- Сама передам... - Она не сказала кому.
Таня сложила пальто, платьица, белье, чулки...
- Документы не забудь, - напомнила Зинаида Васильевна. - Все, какие есть. Не оставляй ничего.
Паспорт, членские билеты ДОСОМ, ДОСААФ, комсомольский билет... Таня оглянулась. Зинаида Васильевна увязывала одежду в узелок. Нет, комсомольский билет Таня взять не решилась. Оглянулась еще раз. Подошла к этажерке с книгами, вытянула первую попавшуюся книжку, положила билет меж страниц, поставила книжку на место.
- Взяла документы? Крестись, и идем...
Обе перекрестились. Таня окинула комнату прощальным взглядом - ей захотелось заплакать, броситься на мамину кровать, - закрыла глаза, отвернулась и... ушла в странство.
ДЕДУШКА, БАБУШКА И ВНУЧКА
Таня догадывалась, куда они едут, в автобусе добрались до Бескудникова, прошли в заросший репейником переулок, очутились у знакомого особнячка.
Встретил их истошный собачий лай...
