Пантелеев Алексей Иванович (Пантелеев Л)
Пакет
Алексей Иванович Пантелеев
(Л.Пантелеев)
Пакет
Цикл 'Рассказы о подвиге'
Нет, дорогие товарищи, героического момента в моей жизни я не припомню. Жизнь моя довольно обыкновенная, серая.
В детстве я был пастухом и сторожил заграничных овечек у помещика Ландышева. Потом я работал в городе Николаеве плотницкую работу. Потом меня взяли во флот. На 'Двенадцать апостолов'. Потом революция. Потом воевал, конечно. Потом учили меня читать и писать. Потом - арифметику делать.
А теперь я заведую животноводческим совхозом имени Буденного. А почему я заведую животноводческим совхозом имени Буденного, я расскажу после. Сейчас я хочу рассказать совсем небольшой, пустяковый случай, как я однажды на фронте засыпался.
Было это в гражданскую войну. Состоял я в бойцах буденновской Конной армии, при особом отряде товарища Заварухина. Было мне в ту пору совсем пустяки: двадцать четыре года.
Стояли мы с нашей дивизией в небольшом селе Тыри.
Дело было у нас плоховато: слева Шкуро теснит, справа - Мамонтов, а спереду генерал Улагай напирает.
Отступали.
Помню, я два дня не спал. Помню, еле ходил. Мозоли натер на левой ноге. В ту пору у меня еще обе ноги при себе были.
Ну, помню, сел я у ворот на скамеечку и с левой ноги сапог сымаю. Тяну я сапог и думаю: 'Ой, - думаю, - как я теперь ходить буду? Ведь вот дура, какие пузыри натер!'
И только я это подумал и снял сапог, - из нашего штаба посыльный.
- Трофимов! - кричит. - Живее! До штаба! Товарищ Заварухин требует.
- Есть! - говорю. - Тьфу!
Подцепил я сапог и портянки и на одной ноге - в штаб.
'Что, - думаю, - за черт?! У человека ноги отнимаются, а тут бегай, как маленький!'
- Да! - говорю. - Здорово, комиссар! Зачем звали?
Заварухин сидит на подоконнике и считает на гимнастерке пуговицы. Он всегда пуговицы считал. Нервный был. Из донецких шахтеров.
- Садись, - говорит, - Трофимов, на стул.
- Есть, - говорю.
И сел, конечно. Сапог и портянки держу на коленях руками. А он с подоконника встал, пуговицу потрогал и говорит.
- Вот, - говорит, - Трофимов... Есть у меня к тебе великое дело. Дай мне, пожалуйста, слово, что умрешь, если нужно, во имя революции.
Встал я со стула. Зажмурился.
- Есть, - говорю. - Умру.
- Одевайся, - говорит.
Обулся я живо. Мозоли в сапог запихал. Подтянул голенище. Каблуком прихлопнул.
- Готов? - говорит.
- Так точно, - говорю. - Готов. Слушаю.
- Вот, - говорит. И вынимает он из ящика пакет. Огромный бумажный конверт с двумя сургучовыми печатями. - Вот, - говорит, - получай! Бери коня и скачи до Луганска, в штаб Конной армии. Передашь сей пакет лично товарищу Буденному.
- Есть, - говорю. - Передам. Лично.
- Но знай, Трофимов, - говорит товарищ Заварухин, - что дело у нас невеселое, гиблое дело... Слева Шкуро теснит, справа - Мамонтов, а спереду Улагай напирает. Опасное твое поручение. На верную смерть я тебя посылаю.
- Что ж, - говорю. - Есть такое дело! Замётано.
- Возможно, - говорит, - что хватит тебя белогвардейская пуля, а то и живого возьмут. Так ты смотри, ведь в пакете тут важнейшие оперативные сводки.
- Есть, - говорю. - Не отдам пакета. Сгорю вместе с ним.
- Уничтожь, - говорит, - его в крайнем случае. А если Луганска достигнешь, то вот в коротких словах содержание сводок: слева Шкуро теснит, справа - Мамонтов, а спереду Улагай наступает. Требуется ударить последнего с тыла и любой ценой удержать центр, дабы не соединились разрозненные казачьи части. В нашей дивизии бойцов столько-то и столько-то. У противника вдвое больше. Без экстренной помощи гибель.
- Понятно, - говорю. - Гибель. Давай-ка пакет, товарищ...
Взял я пакет, потрогал, пощупал, рубашку расстегнул и сунул его за пазуху, под ремень.
- Прощай, комиссар!
- Прощай, - говорит, - Трофимов. Живой возвращайся.
Выбежал я на крыльцо. Зажмурился. Каблуком стукнул.
'Ох! - думаю. - Только бы меня мозоль не подвела, дьявол!'
Бегу на выгон. Там наши кони гуляют - головы свесили, кашку жуют.
Выбрал я самого лучшего коня - Негра. Чудесный был конь, австрийскопленный. Поправил седло я, вскочил, согнулся, дал каблуком в брюхо и полетел.
Несется мой Негр, как леший.
Несемся мы по шоссе под липками, липки шумят, в ушах жужжит. Что ни минута, - верста, а Негр мой только смеется, фырчит, головой трясет... Лихо!
Вот мост деревянный простукали...
Вот в погорелую деревню свернули...
Вот лесом скачем...
Темно. Сыро. Я поминутно голову поднимаю, солнце ищу: по солнцу дорогу узнать легче. Голову подниму - ветки в лицо стегают. Снова сгибаюсь и снова дышу в самую гриву Негра.
Вдруг, понимаете, лес кончается. И вижу: течет река. Какая река? Что за черт?! Неожиданно.
Скачу по берегу вправо. Мост ищу. Нету. Вертаюсь, скачу налево. Нету.
Река широкая, темная - после узнал, что это река Донец.
- Фу, - говорю, - несчастье какое! Ну, Негр, ныряй в воду.
Спускаюсь тихонько с обрыва и направляю конягу к воде. Коняга подходит к воде.
- Но! - говорю. И пришпорил слегка. И поводьями дернул.
Не двинулся Негр.
- Но! - говорю. - Дурашка! Воды испугался?
Стоит и боками шевелит. И уши тоже шевелятся.
- Да ну же, - говорю, - в самом деле!..
Обозлился я тут... Как ударил в бока, свистанул:
- А ну, скачи!..
Подскочил Негр. И ринулся прямо в воду. Прямо в самую глубину.
Уж не знаю, как я успел стремена скинуть, только вынырнул я и вижу один я плыву по реке, а рядом, в двух саженях, круги колыхаются и белые пузыри булькают.
Ох, пожалел я лошадь!..
Минут пятнадцать все плавал вокруг этого места. Все ждал, что вот-вот вынырнет Негр. Но не вынырнул Негр. Утонул.
Захлюпал я тут, как маленький, и поплыл на тот берег.
Вылез. Течет с меня, как с утопленника. Шапку в воде потерял. Сапоги распухли. В мягких таких сапогах и идти легко.
Пошел. Иду по тропиночке. Солнце мне левую щеку греет - значит, Луганск правее - где нос. Иду по направлению носа. Между прочим, все больше и больше обсыхаю. И сапоги обсыхают. Все меньше и меньше становятся сапоги - ногу начинают жать.
Вдруг откуда-то человек. Не военный. Вольный. В мужицкой одежде. Страшный какой-то.
