«Герой, блин! – подумал Шевчук. – Видали мы таких героев. Тот придурок в арматурном цехе положил тебя на кирпичи, и ты валялся там под его пулями, как кусок дерьма. И остался бы там навсегда, если бы я не пристрелил того идиота, с которым ты неизвестно что не поделил. Эффектно тогда все это вышло, нечего сказать!»
Реабилитировавшись таким образом в собственных глазах, Шевчук почувствовал легкое сожаление от того, что спас тогда Панфилову жизнь. Если бы он этого не сделал, не было бы и свидетеля его позора. Шевчук словно забыл, что именно Константин решил логическую загадку со спрятанной взрывчаткой, и вообще, если бы не он – взрыв на рынке оказался бы для полковника Шевчука полной неожиданностью. И Шпицберген, которым любил пугать своих подчиненных генерал Утин, стал бы для него реальностью. Не обязательно, конечно, Шпицберген, это Утину просто название полюбилось, звучало, на его взгляд, устрашающе. Но в какую-нибудь Тмутаракань обязательно Шевчука заслали бы. И это еще – в лучшем случае. А то и под трибунал можно было угодить!
– Давайте, ребята, ближе, ближе, – услышал он тихий шепот Панфилова. – Быстрее, мы заждались уже, времени у нас мало.
«Черт возьми! – вспомнил Шевчук. – Время! Сколько до взрыва осталось?»
Он хотел посмотреть на часы, но не решился этого сделать. Любое неосторожное движение могло привлечь к ним с Панфиловым внимание водителя «Газели», лицо которого Шевчук мог рассмотреть через лобовое стекло. Какой будет его реакция, предсказать было трудно. Но рисковать не стоило.
«В конце концов, не самоубийцы же они! – подумал Шевчук. – У них все должно быть рассчитано. Раз они не торопятся, значит, у них все идет по графику и время для отхода у них есть».
Он чуть не произнес мысленно: «Время для отхода у нас есть», словно это он был террористом и сам должен был сейчас заложить поcледнюю партию взрывчатки и успеть отойти до взрыва. Шевчуку стало слегка стыдно за эту оговорку.
Он понял, что судьба запрудненского рынка его волнует гораздо меньше, чем собственная жизнь. Это было неприятное открытие, но он ничего не мог с собой поделать и продолжал думать о том, что какое ему, в сущности, дело до нескольких десятков людей...
Полковник Шевчук услышал, как слегка скрипнули тормоза «Газели», но это не прекратило течение неприятных для него мыслей.
«...Ладно, пусть не десятков, а сотен людей, которые погибли бы в этом взрыве, – продолжал думать полковник. – Почему именно я должен рисковать своей жизнью, чтобы избавить их от этой участи? Разве я стремился когда-то стать героем и совершать подвиги? Возможно, в детстве что-то похожее со мной и было. Но сейчас-то как я здесь оказался? А если мне...»
Шевчук не заметил своей оговорки. Про стоящего рядом с ним Константина он вообще забыл.
«...А если мне не удастся помешать этим людям сделать то, что они хотят сделать? Если ни они, ни я не успеем выбраться отсюда до взрыва? Ранят меня, например, и я не смогу бежать? Какой смысл будет в моей смерти тогда? Чушь какая-то! Я не должен был здесь находиться! Это все из-за Панфилова. Это он меня сюда заманил. В таком случае пусть сам и расхлебывает!»
– Берешь на себя водителя, – услышал он еле слышный шепот Панфилова. – На счет три! Раз! Два!
Шевчук не услышал, как Панфилов произнес «Три!». Он только видел, как губы его шевельнулись, и в то же мгновение Константин оказался впереди, метрах в пяти от него. Шевчуку ничего не оставалось, как последовать за ним.
Полковник увидел, как округлились глаза водителя «Газели», когда они с Панфиловым выскочили из своего укрытия и как он что-то закричал и схватился за автомат.
Не обращая на него внимания, Панфилов промчался рядом с кабиной и скрылся за корпусом машины. Шевчук с ужасом понял, что не успевает до выстрела добежать до кабины, и нырнул под капот.
На него посыпались осколки выбитого очередью лобового стекла. Шевчук на четвереньках перебрался под правую дверцу кабины, понимая, что водитель сейчас высунется сквозь выбитое переднее стекло и достанет его второй очередью из автомата.
Сжав пистолет во вспотевшей ладони, он рванул дверцу на себя и, не поднимая головы, просунул руку в кабину и несколько раз нажал на курок. В ответ раздался вскрик и ругательства на незнакомом языке.
«Ах ты, сука! – мелькнуло в голове полковника Шевчука. – Попал!»
Он вскочил на ноги и, не целясь, только уловив краем глаза фигуру человека в кабине, разрядил в него всю обойму. Пули били во вздрагивающего при каждом выстреле человека, превращая его голову в кровавое месиво. Переднее стекло оказалось забрызганным кровью.
Водитель обмяк и повис на рулевой колонке. Шевчук вытер мгновенно выступивший на лбу пот и прислушался.
Сзади было тихо.
«Ну, Панфилов! – подумал Шевчук. – Что же ты? Обосрался?»
Он осторожно пробрался вдоль корпуса машины и выглянул, стараясь оставаться незамеченным.
Панфилова он не увидел. Рядом с открытой дверцей лежал человек лицом вверх. Шевчук бросил на него мимолетный взгляд и тут же отвернулся. Глаз у того не было. На их месте у него зияли две кровавые дыры. Из машины послышалась какая-то возня и придушенный хрип.
Шевчук осторожно заглянул внутрь.
Он увидел, что Панфилова прижал к полу огромный громила.
Хрипел Жиган, поскольку громила одной рукой держал его за горло. Выбитый из его руки пистолет валялся на полу машины.
Громила давил всей своей массой на руку Панфилова, которой тот удерживал нож, занесенный над ним, и Шевчуку на мгновение показалось, что Костя уже настолько ослаб, что лезвие ножа сейчас начнет медленно опускаться и войдет в его грудь.
Рука Шевчука, в которой был пистолет, вскинулась сама собой, но нажимать на курок он почему-то не спешил. Он сам не знал почему, но не стрелял. В его сознании возникла картина, которая заворожила его своим содержанием: лезвие ножа касается груди Панфилова и медленно входит до рукоятки. В этот момент Шевчук нажимает на курок, и громила с простреленной головой падает на Панфилова. Это была очень соблазнительная картина. Единственная мысль омрачала ее – до взрыва осталось всего несколько минут, и что делать дальше с обнаруженным складом взрывчатки, Шевчук просто не знал. Не успел об этом подумать. Ведь там могут оказаться детонаторы с часовым механизмом, и не один. А где их искать и главное – когда?
Он уже собрался выстрелить громиле в затылок, когда тот то ли услышал его дыхание, то ли просто почувствовал его присутствие и на мгновение оглянулся на стоявшего у раскрытой двери Шевчука.
Полковник увидел лицо человека, который недавно сбрил бороду, поскольку подбородок и щеки у него были значительно светлее остального лица. В глазах у него Шевчук ясно прочитал предельную злобу и ненависть.
Отвлекшийся на Шевчука громила на мгновение ослабил давление на лежащего под ним Панфилова, и тому удалось освободить прижатую к полу левую руку.
Константин обеими руками вывернул руку нападавшего вверх и развернул нож острием к бандиту.
Чеченец рухнул грудью на собственное оружие, но тут же дернулся от Панфилова и схватился за рукоятку торчащего из его груди ножа. Резко рванув ее на себя, он выдернул нож из груди и снова занес его над Константином.
Но из открывшейся на груди раны струей хлынула кровь, взгляд громилы помутнел. Он качнулся, и в этот момент Константин ударил его коленом в висок. Громила осел влево и свалился на упаковки с кофе, которые занимали всю заднюю часть салона.
Константин, вытирая с лица залившую его кровь только что убитого человека, выбрался из машины, тяжело и хрипло дыша.
– Грузи! – заорал на Шевчука Константин. – Не стой, мать твою! На воздух взлетим!
– Сколько осталось? – выдавил из себя Шевчук, со страхом озираясь на груду коробок с кофе, словно забыл, что на руке у него часы.
– Грузи! – снова крикнул на него Константин. – Некогда время смотреть.
Константин схватился за ближайшую коробку и швырнул ее в салон «Газели», прямо на лежащего в нем чеченца. И тут же бросился за следующей коробкой.
