Дристать в лазури ледяной.
Зайдя в зелёный поездочек,
молю я вновь, чтоб ебануло гексагеном,
Чтоб улетели на Луну колёсики,
пантограф,
и до Хуя бы канонических примочек
на разхуяченныя лики
звёздный зограф
чтоб наложил,
прельстясь высоким тленом…
Помилуй мя, Божочек.
Дымза Галицкий медленно пел -
Всё про то, где какое, и что из чего,
Но законьчить он, хой! не успел,
На полноте прервали его.[2]
Маша Клинская, в жгучем дыму
Из Замория прянув сладимым моржём,
Обеспизьдила Душу ему
Приснопевчим пернатым Ножом.
А потом деревянной Клюкой
Разъебошила на Хуй всей Земли города,
И сверкала Душа её, хой!
Словно око в Елде у крота.
Смысла я осилил смоль,
Наломал соломьев,
Жызни я изведал боль,
Как Давид Самойлов.
Памятник поставьте мне,
Ёбаные бляди!
Но не здесь, а на Луне,
Или в Ленинграде.
Из Града медного, медового,
Зажыканного в дали грозовыя,
Низвергся тёплый сипловоз.
И Удом раскалил, словно Адам Кадмон,
Он мертвенного небосвода олово
Над Русью куньею, куда в блистаньи Рос
Он захуячен был как бы ударом кыя
Сквозь млеко жяркое врямён,
И стало невьебенно лучезарно.
К Нему слетелись наподобьи ос
Народа мымзики, Тщетой ведомого,
И говорили: 'О, железнай Гыгымон,
Вези жа нас туда, где наша Ниневия,
Где наш Израель, Китеж и Давос,
Где наша Школа, Церковь и Козарма,
Когда Ты Силами сюда зафинделён,
Ты увези нас прочь от Иобанного Змия…
О, ты не смейся, мы всырьоз!'
Они все были мёртвыя, но стали вдруг жывыя,
И Он на небо их повёз.
Я направил в облака
Объебошенные крыла,
Только цель моя далека,
И мешает мне урла.
Я нечуемую смолу
Растоплю на ярый воск,
Жалом праведным урлу
Я ужалю в их общий мозг.
Стану острым я, как стрела,
Излечу я свой старикоз,
А обжоханная урла
Превратится в гнутых стрекоз.
Полетят стрекозы домой,
В неподвижную Сибирь,
Их там встретит глухонемой,
Неприятный довольно Хмырь.
И наступит громный июль,
И мешать не будет мне никто,
И тогда я сяду за Руль,
Помолившись деду Пихто.
Сладкий гром в облаках бабах,
Терпкий ад под землёй тытых…
Я стряхну стародавний страх
С объебошенных крыл моих.
Я водой города спалю,
Я поля огнём напою,
А потом я лягу — посплю,
Чтоб проснуться в тёмном раю.
Какой Шандец суждёнут Мъне,
