светом и начинает двигаться, словно пережевывая Машу и Гюнтера. Они кричат.
МАША-2 (нюхает ландыши). Прости меня, ангел мой, но адекватно описать то, что произошло с нами, я не в состоянии. Причина тому не страх и не отвращение, но отсутствие отстраненного взгляда на нас, невозможность холодного наблюдения. Ты знаешь, я никогда не была равнодушной, расчетливой, сдержанной. Я умела отдаваться без остатка. Эта ночь не стала исключением. В потрясенной душе моей алыми всполохами оживают те 46 минут. Но мне трудно собрать воедино осколки этой божественной мозаики. Я помню Голубое Желе на мужских ключицах, помню вхождение Крюка Отца в мой анус, помню Мамину Туфлю, разрываемую впервые восставшей плотью Гюнтера, помню сломаный Платиновый Пояс Верности, помню трещину в Багровой Преграде. План Марка оказался поистине гениальным.
Все стихает.
МАША. Утром мы проснулись голые на молодой траве и совершили наш первый полноценный акт любви.
ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ
Спальная комната в мюнхенском особняке Гюнтера. Маша и Гюнтер только что проснулись и лежат в постели.
МАША (потягиваясь). Оооой! А мне сон приснился.
ГЮНТЕР (совершенно не заикаясь). Ты знаешь, милая, мне тоже.
МАША. Правда? Вот здорово! Только чур я первая рассказываю!
ГЮНТЕР. О'кей.
МАША. Дай закурить!
Гюнтер дает ей сигарету, берет себе. Они закуривают.
МАША (садясь на лежащего Гюнтера). Значит, будто я в Москве. Справляем у Маринки Новый год. Мы всегда у нее справляли, в Гнездниковском. Компания человек десять.
ГЮНТЕР. Меня нет?
МАША (целует его). Нет, солнышко. Вот. Будто уже без четверти двенадцать и по телевизору начинается поздравление от имени партии и правительства. Читает Брежнев или Горбачев, не помню. 'Желаю вам новых побед на фронте социалистического строительства'. И так далее. Я говорю: ну, что, ребят, открывайте шампанское. А на меня как-то странно смотрят все. А Борька, Маринкин любовник, берет бутылку с малиновым сиропом и начинает всем разливать. А Маринка вслед за ним туда же, в бокалы - воды из ее бабушкиного графина. И все берут чайные ложечки и начинают молча громко размешивать в бокалах эту бурду. И сидят надувшись, как индюки. Я говорю: вы что, охуели? Где шампанское? Они молчат. Смотрю, а на столе - никакой выпивки. Ни водки, ни вина. Только малиновый сироп. И тут я только все вспоминаю! Оказывается, в России объявлен сухой закон! И двенадцать бьет! Проснулась в холодном поту! Вот ужас, а?!
ГЮНТЕР (целует ее). А мне не страшный сон приснился.
МАША. Трахался с кем-то?
ГЮНТЕР. Нет! Смешной сон. Будто мы с покойным дядюшкой Георгом охотились на мышей.
МАША. Мыши - это к деньгам.
ГЮНТЕР. Правда? Я не знал. Мне часто мыши и крысы снятся.
МАША. Поэтому ты у нас такой богатенький! А мне ни одной мышки никогда не приснилось! Все сны - про водку, да про море.
ГЮНТЕР. А это к чему?
МАША. Водка - к случайным знакомствам. А море... море - это к ебле.
Целуются. В дверь стучат.
МАША. Войдите!
Входит Элисказес, ввозит тележку-столик с завтраком.
ЭЛИСКАЗЕС. С добрым утром.
МАША. О, отлично! Я уже голодная!
ГЮНТЕР. С добрым утром, Элисказес. Который час?
ЭЛИСКАЗЕС. Четверть двенадцатого, господин фон Небельдорф.
ГЮНТЕР (тянется). Ой, Маша... какие мы с тобой сони!
МАША. Без сна и пищи человек не может существовать. Кто сказал?
ГЮНТЕР. Не знаю.
МАША. Чехов. А может - Солженицын. Не помню точно.
ЭЛИСКАЗЕС (раздвигает шторы). Дождь перестал. С утра было солнце.
МАША. Отлично! Поедем в горы? Загорать и форель есть!
ГЮНТЕР. Маша, я сегодня хотел зайти в мою контору. Я не был там почти неделю.
МАША. Ни в какую контору ты больше не пойдешь. Никогда! Понятно?
ГЮНТЕР. Но, милая, надо хотя бы известить их, что я ухожу.
МАША. Никогда! Никогда! (Обнимает его.)
Они долго целуются. Элисказес, тем временем, раскладывает и ставит перед ними на кровать небольшой стол, сервирует его, раскладывает по тарелкам Вайссвурст, наливает в бокалы Вайссбир, кладет Брецель.
МАША (с трудом отрывается от Гюнтера). А! У меня губы лопнут! Ты так целуешь, так... так... милый! Сердце останавливается!
ГЮНТЕР. Я люблю тебя.
МАША. Я с ума по тебе схожу!
ЭЛИСКАЗЕС (закончив со столом). Прошу прощения, кофе и фрукты подать, как всегда, в столовую?
ГЮНТЕР (гладя щеку Маши). Да, да...
Элисказес уходит.
МАША (берет бокал с пивом). Ах, милый, как хорошо с тобой.
ГЮНТЕР (чокается с ней). За тебя, моя прелесть.
МАША (отстраняется). Стоп, стоп! Ты забыл наш уговор? До свадьбы - каждый первый тост - за Марка.
ГЮНТЕР. Да, да, извини. За Марка!
МАША. За замечательного, гениального, умного, мудрого Марка! Если бы не он... (Встряхивает головой.) Ой, не знаю, что было бы! Как вспомню твою спину, этот ремень, эти крики, эти твои утренние глаза запуганного кролика! Милый!
ГЮНТЕР. Забудь все, Маша. Все позади. За Марка.
Пьют пиво и с аппетитом едят Вайссвурст.
МАША. Я влюблена в это пиво. И с каждым днем влюбляюсь все больше.
ГЮНТЕР. Тебе нравится Вайссбир?
МАША. Очень! Хотя сначала, когда ты дал мне попробовать, оно мне показалось странным. Странный вкус, и мутное какое-то. Когда у меня была гонорея, моя моча была такой же мутной (смеется). Прости, пожалуйста! (Берет Гюнтера за руку.) Скажи честно. Я дура?
ПОНТЕР (обнимает ее). Ты прелесть. Я готов пить твою мочу.
МАША (с улыбкой). Давай лучше пиво пить. Второй тост помнишь?
ГЮНТЕР. За Фрейда.
МАША (с расстановкой). За наше-го гени-ально-го Зигмун-да Фрейда.
Чокаются и пьют.
МАША (ест). Все люблю, кроме вашей сладкой горчицы. Никак к ней не привыкну. Настоящая горчица, по-моему, должна слезы из глаз выжимать и очищать голову от дурных мыслей. В дверь стучат. ГЮНТЕР. Войдите! Входит Герд с телефонной трубкой в руке.
ГЕРД. Господин фон Небельдорф, звонит господин Рошаль из Хагена. Я бы не осмелился вас беспокоить, но он просит вас дать ответ немедленно. Это по поводу той самой Торы. Он вчера получил ее и хочет знать покупаете вы, или нет. Всего 12000 марок. Если нет - он продаст ее Хютгелю.
ГЮНТЕР (вытирает губы салфеткой). Какая Тора? ГЕРД. Львов, первая половина XVIII века. В сентябре вы писали ему о ней.
ГЮНТЕР (кивает). Я вспомнил (берет у Герда трубку). Господин Рошаль, добрый день. Здесь Гюнтер фон Небельдорф. Рад слышать вас. Что? Почему? Вам так кажется? (Смеется.) У вас хороший слух. Да. Вы правы. Голос немного изменился. Но не только голос. Изменились обстоятельства моей жизни. Во-первых, я женюсь. И приглашаю вас с супругой ко мне в Мюнхен 10 мая на нашу свадьбу. Спасибо, спасибо. Во- вторых. Я больше не покупаю еврейские реликвии и живопись еврейских художников. Моя коллекция завершена. Я собираюсь подарить ее Варшавскому этнографическому музею. Я очень прошу вас сообщить об этом Франку Митамайеру, Габи Лейпольд и Заре Бакштейн. Пусть они больше не беспокоятся на мой счет. Хорошо? Отлично! Ждем вас 10-го. До свидания.
МАША (восхищенно). Слушай, ну ты говоришь... просто, как Вайтзеккер!
ГЮНТЕР (весело бросает трубку Герду; тот неловко ловит ее). Что с вами, Герд? У вас опять приступ мигрени?
ГЕРД. Нет, господин фон Небельдорф. Просто... я не могу поверить, что вы не заикаетесь.
