— А я ж ему так две понюшки и не отдал! — вздохнул Лютик.
— Мне отдашь, — устало усмехнулся Марик. — Вы в ресторан, конечно, не заглянули.
— Да ну когда ж нам было заглядывать, Марик!
— Скоба с нас шкуру спустит.
— Ресторан! — по усмехнулся Корень. — Ладно, что живыми выбрались. Дайте закурить кто- нибудь.
Ольга раскрыла портсигар, протянула. Корень, Лютик и Микола взяли по папиросе.
— Закурим, когда в лес войдем, — Марик поднял чемодан. — Подождите, тут же рукой подать…
Прошли еще метров двести по дороге, свернули влево, по глубокому снегу пересекли неширокую просеку и вошли в лес. Закурили. Марик свистнул. Невдалеке раздался ответный свист.
— О! — щелкнул языком Микола. — Добре, шо догадался…
Прошли еще немного.
— Ку-ку! — из-за толстой сосны вышел парень в долгополой шубе, большой мохнатой шапке, с двустволкой за плечом. Рядом стояли две едва различимые в темноте лошади, впряженные в пару саней.
— Притопали! — засмеялся парень. — А я слышал, как жахнуло!
— Здорово, Витя, — морщась, Марик опустил чемодан. — Фу, ебеныть… ну и багаж у вас, плечо вывихнешь…
— Мы не нарочно, — сказал Сережа.
— Ну как там, нормально все? Довезли?
— Василя убило, — Марик зажег погасшую папиросу.
— Во бля! Ментов много было?
— До хуя.
— Это были вовсе не менты, — проговорил тяжело дышащий Ребров.
— А кто ж? — повернулся к нему Люсик. — КГБ, что ль?
— И не КГБ.
— А кто ж це був?
— Потом, все потом, — устало махнул Ребров.
— Ну, тогда поехали, — Марик подошел к лошадям.
Проводница упала на колени:
— Дорогие, родненькие мои, отпустите! Я же ничего вам не сделала, я и не знаю ничего! Они ж мне не сказали — кто они и откуда, вошли и пистолет наставили! Отпустите!
Она зарыдала.
— А ну лезь в сани, коза! — пнул ее Микола.
— Вы же меня убьете! Ребята, милые! Не надо! Я вам денег пришлю! Отпустите, не убивайте! Я ребенка жду!
— Кому ты нужна — убивать тебя! — усмехнулся Марик, снимая одеяло с лошадиной спины. — Мы баб не убиваем. Поебем слегка, да отпустим. Ребенка не заденем. Садись, не тяни резину.
Рыдающая проводница села в сани. Рядом с ней сели Марик, Ольга с Сережей и Ребров с жидкой матерью. Остальные, подхватив багаж, разместились на вторых, более просторных санях.
— Вить, езжай первым, — Марик разобрал мерзлые вожжи, дернул, лошадь потянула сани влево.
— Н-но! — Витя стегнул лошадь вожжами, сани со скрипом выехали на недавно проложенную колею. — Слышь, там в низине снегу навалило, я через камень ехал.
— Один хрен, — Марик обмотал низ лица шарфом, набросил на ноги одеяло, — давай через камень. Поехали. Колея петляла меж деревьев, лошади тащили сани, увязая по колени в снегу.
Луна вышла из-за облаков и осветила старый заснеженный хвойный лес.
— Долго ехать? — спросил Ребров.
— Часа три, — ответил Марик, сдвигая шарф. — Тайгу проедем, потом нормальная дорога пойдет.
Минут сорок ехали молча за переполненными санями Вити, где шел непрерывный оживленный разговор. Зажатая между Ольгой и Ребровым проводница периодически начинала плакать, потом затихала. Впереди лес пересекли столбы с натянутой колючей проволокой.
— Это что? Лагерь? — спросила Ольга.
— Там написано, — усмехнулся Марик, поднимая воротник.
Подъехали ближе. На столбах виднелись одинаковые металлические щитки:
Сани проехали меж двух столбов с перекушенной и обмотанной вокруг них проволокой.
— А тут правда опасно для жизни? — спросил Сережа.
— Зимой не опасно, — Марик закурил.
— А почему?
— По кочану! — быстро ответил Ребров. — По витишгу.
Сережа замолчал. Ольга обняла его, прижала к себе и надвинула ему шапку на глаза:
— Спи, младенец мой прекрасный.
— Сама ты спи! — пробурчал Сережа.
Спустились с сопки и выехали на широкую, заваленную снегом дорогу с еле заметными следами саней.
— Це не дуже поганый шлях! — крикнул Микола. — Марик, догоняй!
Витя свистнул, стегнул лошадь, она тяжело потрусила по снегу. Марик стегнул свою, сани дернулись, лошадь побежала.
Дорога пролегала по краю большой сопки, рядом с ней тянулись сильно покосившиеся и попадавшие телеграфные столбы с порванной, спутавшейся проволокой. Луна светила ярко.
— Машины тут не ходят? — спросила Ольга, подмигнув Реброву.
— Двадцать семь лет, — ответил Марик.
— У меня рука болит! Я умру! Мне же нужно в больницу! — зарыдала проводница.
— Кровь течет? — Ольга помогла ей вынуть раненую руку из-за пазухи железнодорожной шинели. Белая материя почти вся пропиталась кровью.
— Я ее не чувствую! Она как немая! — плаката девушка.
— Да не ной ты, скоро доедем, — Марик ежась, сплюнул окурок, — у нас доктор лучше любой больницы.
— Давай еще шарфом перетянем у локтя, — Ольга сняла свой шарф и стала перевязывать ей руку.
Дважды дорогу перегораживали глубокие рвы, которые приходилось объезжать по лесу.
— Вот так, Оля! — Марик вел лошадь под уздцы, помогая ей выбраться из снега. — А под Козулькой вообще все перепахано, пешком по пройдешь. Два ряда колючки…
Проехали еще километров 25, дорога обогнула крутую сопку и сползла в широкую долину, почти все пространство которой занимал покинутый город.
— А ну, Лена, поссы с колена! — крикнул Витя, вытянув лошадь вожжами. Сани понеслись под гору. Микола засвистал. Марик стал нахлестывать свою лошадь, поспевая за ними. Проехали скопище ржавой заснеженной техники, обогнули развалившийся и проросший ельником кинотеатр «Саяны» и покатили по улице Чехова. По краям улицы тянулись трехэтажные кирпичные дома с выбитыми окнами и провалившимися крышами. Здание магазина утопало в елках и кустах; сквозь крышу стоящего возле него автобуса рос кедр. Свернули налево и поехали по широкой улице Ленина.
— А как этот город назывался? — спросит Сережа.
— Как и река. Чулым — Марик снял с лица шарф. — Повезло вам, господа, с попутным ветром. Если б с сопок потянуло — пиздец. Пришлось бы Скобе нас из саней ломами выковыривать.
Подъехали к пятиэтажному зданию горкома партии, Микола свистнул. Дубовые створы главного подъезда отворотись, из проема вышел человек в пальто, шляпе и с двустволкой:
— Але, але и он замерз. Как спичечки.
Не обращая на него внимания, Витя и Марик спрыгнули с саней, взяли лошадей под уздцы и ввели в вестибюль горкома.
