Они вели себя как впервые влюбленные: гуляли по парку, катались на лодке, ездили верхом ночью, предпринимали поездки ins Grune[18], ссорились из-за пустяков и ревновали друг друга, как подростки… Варвара Николаевна была внимательна и предупредительна к Привольскому до смешного. Малейший его намек считался для нее законом. Она вдруг привязалась к нему со страстью матери и любовницы. Она нетерпеливо ждала его ласки и скорбела, если ей казалось, что он чем-нибудь недоволен. Она выбегала встречать его, нередко делала ему сцены и допрашивала, отчего он опоздал, смотрела ему в глаза, как раба, и дрожала за свое счастье, как любовница, не уверенная в завтрашнем дне.
Был жаркий июльский день. Варвара Николаевна сидела на террасе и посматривала на часы. Скоро должен прийти поезд…
— Параша! — крикнула она. — Завтрак готов?
— Готов.
— Смотри, чтобы сейчас же подали, как только приедет Сергей Николаевич… Да чтобы шампанское было заморожено…
— Все приготовлено! — улыбнулась Параша.
И Варвара Николаевна сама радостно улыбнулась, приколола цветок в свои чудные черные волосы, обдернула белый капот и, веселая, побежала на дорогу, чтобы встретить Привольского. На платформу она избегала ходить. Ее появление всегда вызывало разные замечания. Не стеснялись вслух называть ее по имени и прибавлять к нему эпитеты, от которых ее бросало в дрожь. Она и без того боялась, что Привольский вдруг ее бросит. Она знала, что родители его не раз серьезно упрекали его за связь, но юноша любил ее и с упорством влюбленного не верил слухам, ходившим про нее. Он не раз уверял ее в этом, но она все-таки дрожала за свое счастье и нередко с ужасом вспоминала о Борском.
Поезд только что пришел. По дороге показалась статная красивая фигура. Варвара Николаевна бросилась навстречу, обняла юношу и, прильнувши губами к его губам, шепнула:
— Ты до завтра останешься у меня?
Но вдруг она отскочила от него, точно ужаленная. Лицо Привольского не сияло, как обыкновенно, счастьем свидания. Оно было задумчиво; какая-то серьезная торжественность виднелась в чертах его свежего лица.
У Варвары Николаевны упало сердце. Она вдруг побледнела, как полотно. Вот-вот он сейчас скажет то роковое слово, которого она так боялась.
— Сережа, что с тобой? Ты сердишься на меня?..
Но он вместо ответа подошел к ней, крепко сжал ее руку и сказал:
— Ты разве не знаешь? Через неделю мы выступаем в поход…
В первую минуту она обрадовалась, но прошло мгновение, она поникла головой и тихо прошептала:
— На войну?
— Да, на войну!
— Но ты не пойдешь?.. Ты не пойдешь, Сережа?.. К чему тебе идти? Ты возьми у меня денег, сколько хочешь возьми… Скажись больным… И знаешь что?.. Я завтра же поеду в город и устрою, чтобы ты остался. Ты хочешь? Говори!..
Она говорила отрывисто, со страхом глядя в глаза Привольскому.
— Полно вздор говорить, Варя… Разве можно не идти на войну, когда посылают? — заметил серьезно юноша и, любуясь любовницей, весело прибавил: — Еще неделя у нас впереди, и я у тебя буду каждый день…
Варвара Николаевна была в отчаянии и решилась непременно проводить Привольского хотя до границы… Она целый день была задумчива и вечером, когда они сидели вдвоем на террасе, проклинала войну и просила Привольского повторить, что он ее не забудет. В ответ юноша целовал ее в открытую шею и наконец подхватил ее и на руках унес в комнаты.
— Так ты позволишь проводить тебя?.. — говорила она на другой день, прощаясь с Привольским. — Я только до границы доеду.
Юноша согласился, и Варвара Николаевна приказала Параше приготовиться к отъезду.
Через неделю они ехали в отдельном купе на юг. Варвара Николаевна то плакала, то весело улыбалась под впечатлением горячих ласк влюбленного юноши.
Так доехали они до Ясс. В Яссах приходилось расстаться. Она упросила, однако ж, отдать ей один день. Он отдал ей этот день и на следующее утро наконец вырвался из горячих объятий влюбленной женщины и отправился догонять свой полк. Варвара Николаевна рыдала, как ребенок, и объявила Параше, что они поедут дальше. Она будет об этом просить военное начальство. Целый день просидела она печальная в номере и собиралась уже ложиться спать, как вдруг кто-то постучался в двери.
Ей почему-то показалось, что непременно войдет Привольский. Он вернулся, чтобы еще раз проститься с ней.
— Войдите! — весело крикнула она и бросилась навстречу.
Отворились двери, и в комнату вошел Башутин.
Варвара Николаевна остановилась в ужасе.
— Неожиданная встреча! — промолвил он, улыбаясь. — Что это вы так испугались?.. Так не встречают старых друзей, — заметил он, протягивая руку. — Присядемте… Мне надо с вами поговорить.
С этими словами он взял ее за руку, усадил на диван и сам сел подле.
Глава восемнадцатая
С глазу на глаз
— Так не поступают с верными друзьями! — нежно упрекнул Башутин. — К чему вы секретничаете со мной?.. Отчего вы не отвечали на мои письма?.. Я все знаю, что вы делали последнее время! Что вы на это скажете, милейшая Варвара Николаевна? — продолжал Башутин, дотрагиваясь до руки молодой женщины, — но что с вами? Вы нездоровы? Ваша рука холодна как лед!
Варвара Николаевна брезгливо отдернула руку.
— Не беспокойтесь о моем здоровье, Башутин, и продолжайте! — проговорила она спокойно.
Башутин взглянул ей в лицо. Она встретила насмешливый взгляд смелым, вызывающим взглядом. Она справилась с собой и скрыла свое волнение.
— Вот как! Вы совсем отрекаетесь от друзей! Впрочем, ведь у вас все длится медовый месяц восторженной страсти, и вы находитесь еще под влиянием идиллических прогулок в Ораниенбауме!
— Оставьте этот тон, Башутин! — остановила его Варвара Николаевна. — Надеюсь, вы не о чувствах пришли говорить со мной!
— И все это в награду за пятилетнюю любовь! — попробовал было Башутин, впадая в тон оскорбленного любовника.
Варвара Николаевна подняла на него глаза и презрительно усмехнулась.
— Нельзя ли без излияний. Мы, к несчастию, слишком хорошо знаем друг друга!
— Извольте! Я заговорю в другом тоне. Но понравится ли он вам?
— Приберегите эффектные места к концу.
Башутин позеленел от злости. Варвара Николаевна с какою-то отвагой отчаяния решилась во что бы то ни стало покончить с Башутиным.
— Вы объявляете войну? — проговорил Башутин.
— Без фраз, прошу вас… Скорее к делу!
Его раздражал этот спокойный, иронический тон. Он думал, что при первых словах угрозы она испугается и сразу согласится на все то, что он от нее потребует, а она вдруг еще смеется над ним.
— Первая любовь вас сделала забывчивой?
— Я все помню, Башутин… Все!
