— Так отчего вы не отвечали на мои письма?
— Во-первых, не хотела, а во-вторых, что мне было отвечать? Вы просили опять денег, и вам позволено было бароном взять десять тысяч из кассы. Заплатила их, конечно, я.
— Позволено было!.. — повторил Башутин. — Я мог бы и без позволения взять их. Вы разве забыли, кому вы обязаны состоянием?
— Счеты? Я обязана вам, Башутин, многим, это правда… Я обязана вам, что сделалась знаменитостью в Петербурге! — проговорила Варвара Николаевна со смехом. — О, я вам многим обязана и никогда этого не забуду!.. Но я, кажется, заплатила вам за все деньгами… Я не хочу, слышите ли, вспоминать начало нашего рокового знакомства и дальнейшую историю…
Варвара Николаевна вздрогнула и с ненавистью взглянула на Башутина…
— Впрочем, и не к чему… Все равно поздно!..
— Период раскаяния? — усмехнулся Башутин. — Реабилитация посредством любви?! Я об этом кое- что читал в романах, и то плохих. Оставимте лучше романическую часть в стороне… Я ведь имел честь быть вашим alter ego[19] и кое-что знаю пикантное…
— И я знаю немало, Башутин! И если вы теперь на свободе, то вспомните…
— Послушайте! Не советую вам говорить так… — вскрикнул Башутин, вскакивая с места. — Я не пожалею себя, но и вас жалеть не буду!
— О, себя вы пожалеете, а потому, вероятно, пожалеете и меня!.. Чего вы от меня хотите? Вы долго были моим советником… Теперь довольно… Пора нам расстаться… Я намекала вам об этом… С этой целью вам предложили управлять делом в Бухаресте, то есть получать большое содержание… Что же вам еще надо? Я вам передала в течение последнего времени более пятидесяти тысяч!..
— Чего мне надо?.. — усмехнулся Башутин. — Мне надо, чтобы мы расстались дружески… Ваши пятьдесят тысяч давно истрачены… И что ваши пятьдесят тысяч?.. Мне надо доли по совести!..
— А в противном случае не обратитесь ли и вы к судебному следователю? — усмехнулась Варвара Николаевна.
— Я приберегу эту развязку к концу, а пока…
— А пока? — переспросила Варвара Николаевна, чувствуя, как забилось ее сердце.
— А пока я расскажу вашему возлюбленному юноше, из каких средств вы заплатили за него долги. Юноша ведь и не подозревает, что он на содержании. Но когда он узнает и когда узнают его товарищи, он, наверное, поблагодарит вас!
Варвара Николаевна не ожидала этого. Удар был нанесен метко, прямо в сердце. У нее помутилось в глазах. Сердце упало. Она опустила голову, и прошло несколько мгновений, прежде чем она подняла ее. Она попробовала ответить на слова Башутина презрительной улыбкой, но улыбка вышла печальная, и дрожащие ее губы неуверенно прошептали:
— Он не поверит вам!
— Тогда его убедят ваши письма!
Это было уж слишком. Вся энергия этой женщины исчезла под угрозой. Она взглянула на Башутина растерянным, умоляющим взглядом.
— Но вы не сделаете этой… этой подлости? Вы шутите? Не правда ли? — прошептала она упавшим голосом, с каким-то суеверным страхом заглядывая в лицо Башутину.
— Мы ведь перестали шутить, Варвара Николаевна! — холодно заметил Башутин. — Какие шутки!
— Послушайте, Башутин! Говорите скорей… сколько вы хотите? Назначайте цену. Я вам дам денег, но возвратите мне мои письма и дайте слово, что вы ничего не станете говорить Привольскому… Я на все готова!.. Довольны вы?
— Давно бы так! Нам пора свести счеты! Я не буду запрашивать. После Орефьева вы получили восемьсот тысяч… По совести, мне бы следовала половина, но я помирюсь на одной сотне.
— Вы ее получите!
Башутин чуть не привскочил от изумления при этих словах. Он не ожидал такого быстрого решения денежного вопроса со стороны Варвары Николаевны. «Женщина всегда останется женщиной! — подумал он. — Когда она любит, из нее можно веревки вить!»
— Письма мои с вами?
— Они в гостинице!
— Все?
— Все до одного…
— Привозите их завтра утром, — и вы получите деньги… Еще одно условие. Надеюсь, больше мы никогда не увидимся… и вы уедете отсюда… Управление делом сдадите Иваницкому! И еще, Башутин, я предупреждаю вас, что если вы нарушите слово…
Она взглянула на Башутина в упор таким взглядом, полным ненависти и презрения, что он невольно отодвинулся.
— Если вы нарушите слово, — чуть слышно прошептала она, — я расскажу кому следует о вашей дуэли с моим мужем… Помните, что я мстить умею, господин Башутин, а когда мстит женщина, она не жалеет себя!
В свою очередь, Башутин побледнел и опустил глаза под резким стальным взглядом Варвары Николаевны.
— К чему нам вспоминать старые истории…
— То-то! А теперь прощайте. Завтра в десять часов я жду вас…
Башутин хотел было протянуть руку, но, взглянув на лицо Варвары Николаевны, только поклонился и вышел из нумера. Она чуть-чуть кивнула ему головой.
Оставшись одна, Варвара Николаевна вздохнула свободно. Только бы он, он, этот милый, любимый юноша, не оттолкнул ее и не узнал бы ее прошлого, а там будь что будет!
Она открыла окно и жадно вдыхала свежий ночной воздух. Высокое небо блистало мириадами звезд. На улице была тишина. Она вглядывалась в темноту ночи не то со страхом, не то с надеждою.
Через несколько времени она прошла в соседнюю комнату, взглянула на спящую Парашу, разделась сама, бросилась с каким-то суеверным страхом на колени и стала молиться, обливаясь слезами.
На следующее утро Башутин передал ей все письма и получил чек. Они почти не разговаривали. Она только спросила:
— Тут всё?
— Всё! — отвечал Башутин, получая чек.
С этими словами он поклонился и сказал:
— Прощайте, Варвара Николаевна!
— Прощайте, Башутин, и, надеюсь, навсегда!
Он усмехнулся, но не промолвил ни слова и ушел.
В тот же вечер Варвара Николаевна поехала дальше.
Глава девятнадцатая
30 Августа под Плевной
Только что забрезжилось, когда маленький, рыжий, весь в веснушках, солдат просунул в землянку сперва фонарь, а потом и свою голову. Вместе с фонарем он принес медный котелок и стакан, в котором лежало несколько кусков сахара. Он присел на корточки, достал из-за обшлага бумажку с чаем, высыпал чай в котелок и, когда покончил с этим делом, направил фонарь в угол землянки, поднялся и подошел к лежавшему под буркой офицеру. Солдат участливо взглянул в спящее лицо офицера и легонько тронул его за плечо.
— Ваше благородие! Пора вставать! — проговорил он, наклоняясь к Венецкому.
— А? Что?.. Еще минуточку… одну минуточку! — проговорил во сне Венецкий, потянулся и снова
