Сперва турки отвечали, но скоро замолкли. А наши батареи не переставали осыпать гранатами неприятельские редуты… Венецкий наблюдал за выстрелами. Солдаты молча делали свое дело, а дождь все продолжал лить из туч, тяжело нависших над Плевной и ее окрестностями… Это была какая-то адская канонада, но офицеры только пожимали плечами и тихо сомневались в ее действительности…
— Ваше благородие!.. Хотите хлебушка?.. — раздался над самым ухом Венецкого знакомый голос. И Барсук, не дожидаясь ответа, сунул кусок черного хлеба, круто посыпанного солью, в руки Венецкого и побежал назад.
Сбоку около батареи строилась пехота… Вдруг с той стороны засверкали огоньки, и Венецкий хорошо видел, как граната врезалась среди людей…
Он отвернулся и направил бинокль на неприятельскую батарею…
— Вперед, ребята! — донеслось до него.
Он повернул голову и увидел, как солдаты мерно пошли вперед, потом повернули направо и скоро скрылись за лощиной…
Гранаты положительно осыпали наших солдат. По дороге уже валялись убитые и раненые.
В десять часов все наши батареи разом прекратили огонь. Над окрестностями Плевны наступило затишье. Турки молчали и только изредка, когда войска наши показывались из-за холмов, посылали гранаты, приносившие смерть и страдания.
По диспозиции этого дня наши батареи должны были снова открыть огонь в одиннадцать часов и продолжать бомбардировку до часу. С часу до половины третьего снова отдых, а затем опять канонада.
В три часа должен был начаться штурм, который, по мнению штабных, наконец, покончит с Плевной, оказавшейся вдруг каким-то бельмом в глазу.
На батарее, где Венецкий забрался на бруствер и оглядывал в бинокль окрестности, готовились к новой бомбардировке, и там шла оживленная работа. Солдаты прочищали орудия, подвозили снаряды, перекидывались словами и отбегали в сторонку покурить.
Офицеры собрались около батарейного командира и лениво обменивались фразами. Результаты первой бомбардировки, очевидно, никого не удовлетворили.
— А, кажется, стреляли ведь не дурно? — заметил батарейный командир, словно бы желая отделаться от недоумения, ясно сказывавшегося на его лице. — Алексей Алексеевич, — крикнул он Венецкому.
Венецкий подошел к группе. Он был серьезен и задумчив.
— Вы смотрели за выстрелами… Как они?
Молодой офицер заметил тихим голосом, что большею частью снаряды только взрывали землю впереди неприятельских батарей и едва ли принесли им какой-нибудь чувствительный вред.
Полковник сердито крякнул.
— Ну, уж вы, Алексей Алексеевич, кажется, чересчур мрачно смотрите…
Он сам отлично видел, как ложились снаряды, но ему хотелось, чтобы кто-нибудь сообщил более утешительные известия.
— Конечно, наша позиция выбрана не совсем удачно, но что прикажете делать с ними!
И он махнул рукой по направлению к черневшей сзади деревушке.
— Он сверху бьет, а мы должны снизу его донимать… Поневоле попусту приходится тратить снаряды!.. — сердито проговорил полковник. — Однако, господа, пойдемте-ка чай пить… Ишь, что за гнусная погода!..
Офицеры пошли с батареи.
В это время к ним подскакал красивый молодой адъютант, сопровождаемый казаком. Он ловко соскочил с лошади и, бросив поводья казаку, приблизился к батарейному командиру, приложил руку к козырьку и, слегка наклоняя голову, проговорил с некоторой аффектацией:
— Генерал прислал спросить, как у вас стреляли, полковник?
Полковник взглянул на адъютанта. Это был молодой красивый офицер; его свежий костюм и белые рукава рубашки резали своим контрастом с потертым костюмом полковника. Видно было по свежему, румяному, веселому лицу, что адъютант хорошо выспался, хорошо вымылся и с горделивым сознанием человека, чувствующего близость к начальству, поглядывал через пенсне на полковника.
— Конечно, артиллеристы были молодцами, полковник?..
Полковника начинал сердить и этот тон, и этот свежий костюм, и вся эта молодцеватая фигура красивого адъютанта.
— Передайте вашему генералу, поручик, что выстрелы не причинили неприятелю большого вреда.
Адъютант сделал серьезную мину.
— Позволите доложить причины такого неуспешного действия артиллерии?.. — спросил он.
— Конечно, позволю! — сердито отвечал батарейный командир. — Скажите, что выбор позиции неудачен.
— Так и прикажете передать?
— Так и передайте!
Адъютант снова приложил руку к козырьку, поклонился, ловко вскочил на лошадь и помчался к другим батареям.
Когда адъютант уехал, полковник энергично послал ему вдогонку несколько непечатных приветствий. Но через несколько минут, прихлебывая чай, полковник уже сожалел, что он так резко говорил с молодым человеком.
— Того и гляди еще переврет и нагадит! — говорил он, обращаясь к офицерам.
— Так ему и надо! — говорили офицеры.
— Шляются без толку… Эх, господа, как у нас много этой дряни! — вздохнул полковник и прибавил: — Что-то даст бог сегодня? Неужели штурм будет отбит?..
«Кажется!» — хотел было заметить Венецкий, но удержался и не сказал ни слова.
На всех лицах было сомнение.
Опять загрохотали орудия, в третий раз сегодня. Был третий час. Тучи по-прежнему висели над горизонтом, и по временам шел дождь. Снова полковник весело подбадривал солдат, переходя от орудия к орудию, хоть и сам сознавал, что это лишнее. Солдаты и без того отлично делали свое дело. Они очень хорошо понимали, что сейчас начнется штурм, и лица всех были серьезны и торжественны. Обычных шуток не было слышно. На батарее уже было двое убитых. Их быстро убрали, и всякий точно старался забыть об этом.
Венецкий наблюдал за выстрелами. Растянувшись на бруствере, не обращая никакого внимания на зловещий свист, проносившийся над головой, он смотрел вперед. Сердце его забилось тревожнее, когда вдруг из-за холмов показались длинной лентой солдатские шинели и белые кепи. Лента делалась длиннее и длиннее. Раскинувшись цепью, быстро удалялись эти шинели вперед, а за ними двигались войска в колоннах.
— Начинается! — прошептал он. Надежда и сомнение попеременно волновали его.
С турецких редутов открылась отчаянная пальба. Стоял какой-то адский гул в воздухе.
— Помоги им, господи! — прошептали артиллеристы на батарее, сняли шапки и тихо перекрестились, напутствуя проходивших с боков солдат.
Сперва Венецкий ясно различал наших солдат, но скоро они, уменьшаясь-уменьшаясь, начали казаться какими-то точками. На дороге валялись убитые и раненые. В промежутке между выстрелами донесся какой-то гул. Наши побежали вперед…
Вдруг Венецкий побледнел, быстро спрыгнул с бруствера и подбежал к полковнику.
— Николай Степанович! прикажите прекратить стрельбу. Мы стреляем по своим!..
Полковник взглянул в бинокль и побледнел, в свою очередь. Прямо перед батареей, невдалеке от турецкого редута, поднимались на гору наши войска, и выстрелы наши ложились как раз между ними.
Немедленно прекратили огонь.
Венецкому не сиделось за бруствером. Он снова растянулся на животе и жадно смотрел вперед. Наши быстро ползли по горе; сзади двигались темные массы; с редута раздался ружейный огонь… Еще минута-
