человек… Я тебя спрашиваю, потому что вчера в Павловске мне говорили, будто завод этот плохо подвигается… Советую узнать! — прибавила она, потрепав Елену по щеке, и прошла в сад.
— Завтракать меня не ждите! — крикнула она из сада.
Отец и дочь переглянулись, но не сказали ни слова. Только Елена под влиянием теплого чувства обхватила своими руками седую голову отца и нежно его поцеловала.
— Ах ты, моя милая! — прошептал старик, и слезы закапали из его глаз…
— Ты знаешь, Леля, и до меня доходили слухи, — сказал он, нежно глядя в глаза дочери, — что дела твоего мужа скверны. Говорят там о каких-то залогах. Но я этому не верю!..
— Я, папа, ничего не знаю… Он мне ничего не говорит… Знаю только, что последнее время он что-то опять стал мрачен… Верно, что-нибудь да есть…
— Он, говорят, слишком доверился своему американцу…
Елена ничего не ответила. Ее это почти не занимало.
— Бог с ними, с этими делами, папа!..
В это время в саду показалась горничная Елены. Она быстро приблизилась к террасе и доложила Елене, что приехал Василий Александрович.
— Ну, до свидания, папа… Вечером я к тебе забегу, а может быть, ты зайдешь к нам?
— Нет уж, Леля… ты извини… я…
— Знаю… знаю… Ты недолюбливаешь мужа… Ну, и не надо… Я к тебе забегу…
Она прошла через сад, поднялась на террасу своей дачи и, заглянув в маленькую гостиную, увидала мужа. Он не заметил ее и сидел на диване такой расстроенный, бледный, печальный, что Елена испугалась. Она тихо подошла к нему. Он поднял голову и хотел улыбнуться.
— Здравствуй, Леля… — как-то нежно прошептал он, целуя ее руку. — Здорова?
— Я здорова, а ты… Что с тобой?..
— Со мной… Особенного ничего, если хочешь! — улыбнулся он. — Немножко дела неладно идут, но, надеюсь, все скоро уладится… Вчера я получил телеграмму, что мой американец сбежал… Я распорядился послать туда доверенного и надеюсь, что все обойдется.
— Но ты бледен… На тебе лица нет!
— Это ничего… Это следы бессонной ночи… Я всю ночь не спал за работой… А в городе так душно… и я хотел приехать к тебе… здесь отдохнуть… Ты не сердишься за это?..
Что-то подсказало Елене, что с ним случилось какое-то несчастие. Он говорил как-то странно. Его ласковый тон щемил ей сердце. Она взглянула на него. Он старался весело улыбнуться. Потом вдруг взял ее руку, поднес ее к своим губам, крепко поцеловал ее и тихо, совсем тихо произнес печальным голосом:
— Ведь ты не очень-то рада моему приезду… Ведь так?.. О, не говори ни слова… Я ведь по глазам твоим вижу… В них участие к человеку, но не любовь. Не правда ли?..
Елена опустила голову и молчала.
— Я, Елена, понимаю… Я вижу все и, видит бог, не виню тебя… Но только позволь мне побыть с тобой. Эти дела так надоели… так надоели! — проговорил он, хватаясь за голову. — Голова трещит! — попробовал он рассмеяться.
Но смех вышел какой-то глухой, странный.
Елене было жутко.
— Однако я и на тебя навел хандру… Ну, я не буду ныть… Расскажи о себе… Расскажи, что ты делала… Ведь я тебя целую неделю не видал… Была ли ты где или только с отцом виделась? Рассказывай же!
Он почти умолял. Елена присела около и начала болтать какой-то вздор. Он слушал и весело улыбался. Потом вдруг он спросил среди ее болтовни:
— А ведь ты очень любишь Венецкого? Ну… ну… не сердись… Я так… продолжай, пожалуйста!..
И он так нежно взглянул на жену, что Елена опустила глаза…
— Впрочем, ты устала… Я пойду отдохнуть. После сна я, верно, поправлюсь…
— Послушай, не послать ли за доктором?
— Что ты, что ты, зачем доктора?
Он как-то странно усмехнулся, поцеловал Елену и пошел в свою комнату.
Не прошло и часу, как Елене подали телеграмму на имя Борского. На телеграмме было написано: «Экстренно». Елена колебалась, отнести ли сейчас мужу депешу или подождать, пока он проснется. Ей жаль было беспокоить его. Но в то же время Елену смущала эта надпись. «Быть может, что-нибудь важное!» — подумала она и решила подняться наверх и посмотреть, спит ли муж. Если спит, — она не потревожит его. Елена поднялась наверх, тихо подошла к дверям кабинета и стала прислушиваться. За дверями было тихо. Она приложила ухо, — ничего не слыхать. Ей вдруг сделалось страшно, что в кабинете такая тишина. Она нагнулась, взглянула в замочную скважину, и вздох облегчения вырвался из груди ее. Она увидала мужа. Он сидел за письменным столом, боком к ней, облокотившись на локти. Лицо его было серьезно и печально.
Она тихо постучала а двери. Ответа не было. Тогда она постучала сильней.
— Кто там? — раздался недовольный голос Борского.
— Это я! — тихо проговорила Елена.
Послышались шаги. Борский отворил двери, ласково протянул руку и, вводя Елену в кабинет, проговорил с какой-то задушевной нежностью:
— Это ты!.. Вот не ожидал!..
— Ты извини, что я побеспокоила тебя…
— Полно, Елена! — перебил ее Борский. — Напротив, очень рад… хотел заснуть, но не спалось…
— Сейчас принесли телеграмму, — тихо проговорила Елена, подавая телеграмму.
— Телеграмму!
Борский вдруг изменился в лице. Он почти вырвал из рук жены телеграмму и стал читать.
Елена не спускала с него глаз. Она увидала, как побледнело его лицо и не то испуг, не то страдание исказило его черты.
— Когда ее принесли?
— Минут пять тому назад!
— Пять минут? — машинально повторил он, хватаясь за спинку кресла.
У него кружилась голова. На лбу показались крупные капли пота. Он едва стоял на ногах.
Елена быстро налила стакан воды и, подавая ему, испуганно заметила:
— Выпей… Успокойся, ради бога… Что с тобой!.. Я сейчас съезжу за доктором!
Он только отрицательно покачал головой, но не сказал ни слова. Он глядел на Елену растерянным взглядом и крепко держал ее за руку.
— Выпей же соду… Выпей скорей!..
Борский с жадностью выпил воду, опустился в кресло и через несколько секунд заметил, стараясь улыбнуться:
— Я напугал тебя, Елена?.. У меня за последние дни нервы совсем расстроены… Мне надо совсем успокоиться! Всякое известие волнует меня… Вот хоть бы эта… эта телеграмма! В ней ничего особенного нет… Право, ничего!.. А ты испугалась… Вон какая стала бледная… Извещают, что завод не действует… Это надо было ждать!
— Прости мне за непрошеный совет. Оставь ты на время дела, Basile… Отдохни!
— Я их скоро оставлю… Еще не сейчас… теперь еще невозможно…
— Будто невозможно?.. Ведь если б даже дела твои и расстроились, неужели они стоят таких мучений?.. Послушай, Basile… Ведь не для меня же ты хлопочешь. Ты знаешь, я не привыкла к той роскоши, которою ты окружил меня… И если бы ты захотел, мы могли бы жить…
Она остановилась. Борский смотрел на нее пристальным взглядом, и горькая усмешка скользнула по его губам.
— Ты говоришь «мы», а следовало бы говорить про одного меня… Ведь есть, Елена, граница и твоему самоотвержению… не правда ли?..
Елена молчала.
— Я слишком далеко зашел, Елена, чтоб остановиться. И если бы хотел, то не мог бы… Ты этого не
