— И страшно проголодалась. Скорей прикажи давать обедать.
Она ела с аппетитом и после обеда хотела было ехать разыскать доверенного, но вместо того присела к столу и стала писать письмо к Привольскому.
Ей словно хотелось обмануть и себя и любовника, и она написала самое восторженное, горячее письмо. Когда она прочитала его, ей показался фальшивым этот восторженный тон письма, но она все-таки запечатала его и попросила Парашу отнести на почту и привести ей коляску.
Она присела к окну и рассеянно смотрела на улицу.
— Барон! — вдруг крикнула она, увидав проходившего мимо старого своего друга.
Барон поднял голову, весело улыбнулся и через минуту уже целовал руки очаровательной женщины.
— Вы какими судьбами здесь, барон? — спрашивала его Варвара Николаевна.
— Да все из-за вас, прелестная женщина.
— Как из-за меня?
— Вы приказали отпустить Башутина и, конечно, хорошо сделали… Я прислал сюда одного человека вместо него, но хотел сам посмотреть, что здесь делается…
— И что же?..
— Все прекрасно… Мы с вами поставляем превосходные сухари и получаем хорошие деньги… Но бог с ними, с делами… Я так рад, что наконец вас увидал… так рад…
И барон снова стал целовать руки Варвары Николаевны. Маленькие его глазки стали советь.
— А вы… вы где пропадали?.. — заметил он печальным голосом. — В последнее время вы нигде не показывались, вдруг умчались из Петербурга, и, если бы не ваша телеграмма из Ясс, я бы не знал, где вы…
— Ах, барон!.. Мне просто стало скучно, и я поехала прокатиться…
— И ни слова старому другу?.. В Петербурге рассказывали, что будто вы…
— Погналась за любовником? — перебила Варвара Николаевна.
— Да!.. — прошептал барон.
— А вы не верьте всему, что говорят, мой милый друг, если хотите оставаться со мной в дружбе… Слышите?
И Варвара Николаевна так нежно заглянула ему в глаза, что барон дал слово ничему не верить.
Она толково расспросила его о делах и, по обыкновению, совсем очаровала влюбленного старика. Они вместе катались по городу, потом ужинали и за ужином выпили бутылку шампанского. Когда барон возвращался домой, то он трогательно распевал пьяным голосом какой-то чувствительный романс и долго не мог заснуть, вспоминая эту очаровательную, но неприступную женщину.
А Варваре Николаевне тоже не спалось. Она задавала себе вопрос, к чему она кокетничает с этим «плюгавым» бароном, и грустно усмехнулась, вспомнив Привольского.
— Ах! Если бы он был здесь со мной!.. — печально прошептала она и стала думать о том, как бы ей вернуть пятьдесят тысяч, отданные Башутину.
Через неделю они с бароном поехали в Мариенбад. Барон был в восторге, что они едут вместе, ухаживал за Варварой Николаевной, бегал на станции за фруктами и ревновал ее к пассажирам, с которыми Варвара Николаевна иногда весело болтала. Особенно смущал его один красивый молодой итальянец, с которым они познакомились на пароходе. Итальянец сперва сказал, что едет в Карлсбад, но когда Варвара Николаевна шутя сказала, что в Мариенбаде лучше, то он немедленно объявил, что доктора предоставили ему на выбор то или другое место и что он выбирает Мариенбад.
Варвара Николаевна слегка кокетничала с итальянцем и вместе с ним подсмеивалась над старым бароном. Скоро они сошлись точно старые знакомые. Варвара Николаевна весело смеялась глазами, замечая нередко упорные взгляды больших черных с поволокою глаз молодого итальянца, который скверным французским языком с порывистостью жителя юга и с фамильярностью художника просил позволения снять с нее портрет и говорил ей об ее красоте.
Когда они втроем приехали в Мариенбад, то барон ходил как в воду опущенный.
— Полно, полно… дуться!.. — ласково заметила она ему. — Интересный молодой человек, и… больше ничего!.. Ну, чего вы так смотрите, барон?
И барон снова оживал.
Варвара Николаевна наняла себе прелестное отдельное помещение в три комнаты около самого леса, вдали от Крейцбруннена.
Барон с итальянцем остановились в гостинице. В вилле, которую выбрала Варвара Николаевна, не было ни одной свободной комнаты, и барон очень огорчился, когда Варвара Николаевна сказала, что она этому очень рада.
На другой же день Варвара Николаевна послали Привольскому телеграмму и написала письмо, в котором сообщала свой адрес и умоляла его написать скорей.
В Мариембаде Варвара Николаевна опять сделалась нервная. То по целым дням была весела, то, напротив, хандрила, была раздражительна и капризна, так что и барон и итальянец только разводили руками, сопровождая ее, по обыкновению, у Крейцбруннена, или в Вальдмюле, или в Швейцергоф, где Варвара Николаевна любила пить кофе.
Однажды часу в пятом, когда обыкновенно мариенбадские больные рассыпаются по окрестностям пить кофе с горячим молоком, Варвара Николаевна под руку с итальянцем поднималась по лесной аллее на Vilhelm's Hohe. Барон с трудом поспевал за ними. В лесу было хорошо: пахло душистой сосной, веяло лесной свежестью. Итальянец горячо о чем-то рассказывал, а Варвара Николаевна смеялась глазами, слушая восторженные полупризнания. Она была очень хороша в своем изящном сером костюме, обвивавшем ее стройную, гибкую фигуру. Лицо ее было оживленно, глаза улыбались.
— Однако мы оставили барона далеко позади!.. — смеясь, заметила Варвара Николаевна, останавливаясь.
— Вы не хотите меня слушать? — сердито проговорил итальянец.
— Отчего ж?.. Но только втроем будет веселей… Как вы думаете?
И она так лукаво взглянула на молодого художника, что он с сердцем проговорил:
— Шутить, синьора, нехорошо!
— А разве я шучу? Я думала: вы шутите! Барон, идите скорей! — крикнула она барону.
Отдохнувши, все стали подниматься. Итальянец мрачно молчал, а Варвара Николаевна поддразнивала барона, рассказывая ему по-русски, что у итальянца прекрасные глаза и белые зубы. Барон находил его тривиальным и нежно нашептывал Варваре Николаевне, что она очаровательна.
— Ах, барон, если бы вы знали, как все это надоело!.. Я думаю скоро уехать отсюда!.. Слава богу, вот и скамейка! Присядемте!
Они уселись на скамье, стоявшей на площадке. Это было Charlotten's Hohe. Напротив них сидели две дамы и мужчина.
— Здесь хорошо, но только скучно, не правда ли? — промолвила Варвара Николаевна по-русски, обращаясь к барону. — Посмотрите-ка на итальянца. Он все, верно, сердится… Я люблю сердить его!
Мужчина, сидевший напротив, пристально посмотрел на Варвару Николаевну и не спускал с нее глаз.
— Что ж, пойдем дальше, барон?
— Как хотите…
— Спросим у итальянца!..
Он мрачно отвечал, что ему все равно.
— Так пойдемте вниз!
Все стали спускаться молча. Варвара Николаевна отказалась от руки, предложенной итальянцем, и шла одна. Веселое расположение духа давно исчезло. На нее вдруг напала хандра, и она почему-то вспомнила теперь, что не уничтожила своих писем к Башутину.
Она обернулась. Господин, сидевший на скамье, тихо шел следом за ними. Этот господин вдруг почему-то смутил ее. Почему? Она сама не могла себе объяснить. Они спустились вниз к Вальд-Квелле и выпили по стакану этой воды. Она оглянулась. Господин следил за нею глазами.
