старик генерал, рассказал несколько новостей из официального мира, сообщил новый анекдот, только что появившийся в обращении в высших сферах, говорил сальности на правах старика и несколько раз потрепал Варвару Николаевну дружески по спине и поцеловал ее руку повыше локтя, весело говоря, что он помнит Варвару Николаевну еще крошкой и что такому негодному во всех отношениях старику все позволительно.
Варвара Николаевна весело болтала, но на этот раз не разыгрывала роли оскорбленной женщины, а попросила старика написать рекомендательное письмо одному «бедному и порядочному молодому человеку». Старик поморщился, но тут же написал, но за это опять-таки очень интересовался знать, такая ли маленькая ножка у Варвары Николаевны, как говорят об этом…
— Смотрите!..
И Варвара Николаевна протянула свою маленькую ножку в шелковом ажурном чулке и положила ее на кушетке.
— Хорошенькая… хорошенькая… — промямлил старик и стал ее целовать…
В двери из будуара тихо постучали. Это значило, что кто-то приехал.
Варвара Николаевна быстро отдернула ногу, погрозила пальцем старику и усадила его в кресло.
Когда он выходил, в гостиную входил новый посетитель, который при виде генерала почтительно поклонился, пропуская его в двери.
Новый посетитель был делец. Он приехал поговорить о деле, и Варвара Николаевна основательно переговорила с ним.
Затем Параша ей доложила, что в кабинете дожидается «вчерашний» господин, пришедший с черного хода, и она заперлась в кабинете — комнате, которая была совсем в стороне, — со «вчерашним» посетителем, какою-то темною личностью, принесшею ей какие-то векселя. Она пересмотрела их и оставила у себя, приказав «вчерашнему» господину принести еще таких же…
А в гостиной уже дожидалось несколько офицеров. Она скоро вышла к ним, поболтала о лошадях, о француженках, о производствах в чины и, когда молодые люди стали прощаться, просила не забывать ее вторников и суббот по вечерам.
Затем она позвонила и приказала никого более не принимать, исключая Башутина.
Лакей зажег лампу и пошел отдать приказание.
Плотный, статный, красивый господин лет тридцати пяти, с небольшими черными усиками, завитыми в нитку, с эспаньолкой, одетый по последней моде, вошел в гостиную и небрежною, развалистою походкой, снимая на ходу перчатки и обнаруживая красивые руки в кольцах, приблизился к Варваре Николаевне, взял ее за руку, поднес к своим губам, опустился около нее и проговорил:
— Сейчас от Орефьева… старик взвинчен как следует… И хоть завтра готов под венец… Вот его любовное послание… Писал при мне, а сам плакал и умолял, чтобы ты позволила ему сегодня приехать…
Варвара Николаевна прочла письмо и проговорила:
— Он совсем сумасшедший… Это третье предложение…
— Ты два раза отказывала, и я тебя понял. Ты хотела разыграть бескорыстие и еще более раздражить его, а теперь…
Она взглянула на Башутина и спросила:
— Ты мне это советуешь?
— Полно сентиментальничать. Ты сама очень желала бы выйти за него замуж.
— Но еще можно подождать…
— Нельзя. Доктора говорят, что он плох. У него, во-первых, гниет спинной хребет, — старик весело жил, — а во-вторых, чего же еще ждать? Разве того, чтобы ты выпустила его из рук, как, помнишь, Мальцевского?.. Иногда, моя милая, твои глубокомысленные соображения перескакивают цель. Ты умно сделала, что два раза отказала ему, еще умнее, что давала целовать только кончики пальцев и не брала у него ни гроша денег, хотя бы могла. Все это тысячу раз умно, но теперь откладывать нечего… Как финансы?
— Je suis a sec![2] Сегодня получила тысячи три, но надо платить…
— Вот видишь ли… И, признаюсь, вся твоя адвокатура — вещь очень шаткая… Пора тебе устроиться и как можно скорее… Борский женился и, конечно, захочет получить наследство своей жены. Ведь не на Чепелевой же он женился…
— Но он такой старый… скверный…
Башутин поднял на Варвару Николаевну свои голубые глаза и сказал:
— А положение?.. А состояние?.. Ты возьмешь старика в руки.
— А ты что будешь делать?
— Буду твоим негласным любовником, как и теперь. Обо мне ты не беспокойся… Да наконец Орефьев стар… Он может недолго прожить! — тихо обронил Башутин.
Варвара Николаевна инстинктивно отодвинулась и испуганно взглянула на Башутина.
— Ты не пугайся… Я ничего страшного не предлагаю! — весело заговорил он. — Я не люблю скамьи подсудимых и предпочитаю мягкие кресла… Доктор мне говорил, что при болезни спинного мозга всякие излишества, особенно ласки женщины, могут быстро свести человека в гроб… А что такому старику обременять землю, а?
Варвара Николаевна слушала, опустив голову, и ничего не отвечала.
— Или ты хочешь разорения?.. Или, быть может, ты хочешь переменить образ жизни и жить в маленькой, но чистенькой квартирке, держать кухарку и поджидать чиновника-мужа из должности?.. Тогда я умолкаю…
— Знаешь ли что?.. Я удивляюсь, как я еще тебя принимаю и за что я тебя, такого гадкого, если не люблю, — это много, — то слушаю…
— Так не слушай! — проговорил Башутин, целуя ее руку. — И прогони, если можешь… Ведь мы с тобою старинные приятели, а? Помнишь?.. Ведь все мое состояние я положил к твоим ногам вместе…
— Не говори… замолчи, ради бога!..
И Варвара Николаевна с суеверным страхом стала креститься.
— Верно, Макридушка плохо гадала сегодня? — засмеялся Башутин. — Эх, Варя, ты женщина умная… послушай меня… Воспользуйся счастьем как можно скорее… Пусть даже Орефьев и живет себе, я и за это не стою, но выходи замуж… Ты не забудь, что через месяц уплата по векселям, а ведь ты знаешь, какие бланки стоят на них… Ты бывала ведь в суде и видела суд присяжных…
Варвара Николаевна вздрогнула.
— Уедем за границу втроем, я в качестве друга, конечно… Заплатим долги… Купим виллу в Ницце, а если ты не можешь жить без деятельности… что ж, останемся здесь… При состоянии Орефьева ты еще лучше можешь вести дела… Ну, что же? Опять колеблешься?..
Варвара Николаевна давно лелеяла этот план, но исполнение его отдаляла каждый раз, когда ей приходилось видеть Орефьева. Такой он был противный старик, как-то странно передвигавший ноги, с какими-то полоумными глазами, отвислою губой и страстным шепотом…
Ей сделалось жутко, но, с другой стороны, у старика громадное состояние. Она заберет его в руки… Она будет действительно богата… Она…
Она сидела, закрывши рукой глаза, и перед глазами ее пронеслась вдруг недавняя картина в окружном суде. Тоже порядочная женщина, молодая, искавшая наслаждений тоже имевшая связи, и вдруг…
«Виновна!» — прозвучало у нее в голове, и перед глазами тюрьма… Скверно там, бесприютно…
Она отдернула руки от лица и решительно произнесла:
— Привози Орефьева сегодня… Я выхожу за него замуж, и свадьба как можно скорей.
— All right![3] — проговорил Башутин и звонко чмокнул в щеку свою верную подругу.
