— У нее нет будущего. Я должен был записать этот текст, ибо это физиологический акт. Нельзя же держать ребенка в пузе. Теперь он может сыграть и в ящик. В ящик письменного стола.
Шутка его не скрыла горечи. Авенир Ильич негромко сказал:
— Что будет, то будет. Дай почитать.
— Зачем тебе? — Ромин пожал плечами.
Обида, которая стойко тлела в душе Авенира Ильича, сразу напомнила о себе.
— Что значит «зачем»? Я тебе не чужой. Кто должен быть твоим первым читателем?
— Скажи: и последним, — буркнул Ромин. Но, почувствовав, что досада АИ была непритворной, он смягчился: — Если знакомство с моей писаниной имеет значение принципиальное, можешь взять ее — хватит тебе недели?
Хватило и одного дня. Повесть была проглочена с лета. Прочла ее и Роза Владимировна.
— Ну, ты доволен своим гусаром? — спросила она.
Он сказал:
— Мне понравилось.
И тут же подумал, что мог бы жарче выразить свое ощущение.
Она кивнула:
— Да, впечатляет.
И добавила со странной улыбкой:
— Насколько все же легче писать, когда не думаешь о морали.
Авенир Ильич не стал с нею спорить:
— Что ж, он таков, каков он есть. Впрочем, воспитание общества не пострадает. Ромин сказал, что никому, кроме меня, он свое детище не покажет.
— Меня он не принимал в расчет.
— Где я, там и ты, это понятно. Но я не сомневаюсь, он чувствует, что ты его не очень-то жалуешь.
Все с той же улыбкой она сказала:
— Ну, разве что… Чувствует, что заслужил.
Как всегда, он пытался вступиться за друга:
— Чем, в конце концов, он тебе досадил? Каждый таков, каков он есть. Твоя предвзятость тебя не красит.
И, как всегда, пожалел об этом.
— Предвзятость? — улыбку как будто стерло. — Ты сам способен на трезвый взгляд? Можешь увидеть ваш Парнас во всей красе? Не помешало бы… Все вы, извергатели слов, в близком общении изнурительны и удручающе предсказуемы. Можно заранее расписать ваши суждения и оценки. Все совпадет, ни одной неожиданности. Все вы нервны, самолюбивы, сравниваете себя друг с другом — живете в осаде или в засаде. А тот, кто отличен от остальных и выбивается из ряда, ходит в броне и спит в броне — чтобы никто на белом свете не разглядел, каков он есть. Не приведи Господь — посочувствуют.
Положительно, разумней всего не упоминать его имени. Авенир Ильич лишь грустно вздохнул. Спорить с женой — зряшное дело.
— Мне понравилось, — сказал он и Ромину, возвращая ему машинопись. — Да, шансов на публикацию — ноль, но это уже второе дело. Ты прибавил. Причем, заметно.
— «Второе дело»… — повторил за ним Ромин. — «Второе дело»… Пусть будет так. Благодарю за доброе слово. Роза Владимировна прочла?
— Ей тоже понравилось.
— Она не шокирована?
— Есть малость. Поэтому я ей напомнил, что ты вообще не моралист.
— Очень кстати. Не следует забывать, — сказал Ромин неожиданно жестко.
Авенир Ильич уловил перемену в его настроении — в чем тут дело? При встрече он был вполне благодушен. И снова, как в разговоре с Розой, подумал, что слишком сдержан в оценке. Отклик дружественного читателя должен бы оказаться восторженней, во всяком случае, выше градусом. Тем более, проза того заслуживала — и темперамент, и самородность. Мысль, свободная и от привычки, и от протеста прогрессиста, — она не наследница и не модница, независима от вчерашних влияний и от сегодняшних обстоятельств. И так же свободно она изложена — каждое словечко на месте, имеет свой вкус, свой цвет, свой звон. Фраза упруга и летуча — нет в ней ни вялости, ни вязкости, легкий стремительный полет. А этот бесовский запах пародии, загнанный в подполье сюжета, но в должный срок подающий сигнал! И — вместе с тем! — иронический тон не прячет, а скорее оттеняет словно взлетающую над текстом необъяснимую здесь патетичность. Не тяжкий официальный пафос («гром без дождя» — называл его Ромин) — почти воздушную, еле слышную и все же отчетливо различимую высокую ноту, она завораживает и будит печальное волнение.
Что же мешает все это высказать? Не то ли, что он все время думает о собственных тяжеловесных периодах, с одышкой карабкающихся в гору?
Давно так больно его не жгла, так не томила эта постылая давняя мысль: как он ошибся! Отдать свои силы литературе — безумие, роковое решение. «Отдать свои силы» — звучит напыщенно, но трудно
