Шофер смотрел вопросительно.
— Ладно. Завтра подъедешь, — решил губернатор.
— Когда? — уточнил шофер.
— Я позвоню.
В квартире у губернатора было невиданное количество уток: фарфоровые, стеклянные, из камня, из папье-маше.
— Что это за птичник? — спросила Надька.
— Жена собирает.
— Опять жена, — вздохнула Надька. — Меня уже рвет от этих жен.
— Что? — не расслышал губернатор.
— Ничего. Так.
Надька ушла в ванную. Натрясла пену. Разделась и залезла в теплую воду. В ней стоял какой-то внутренний холод, и казалось, что не согреется никогда.
Губернатор ждал, ждал… Ему надо было рано вставать, ехать к определенному часу, согласовывать. В его городе должен был проходить форум интеллигенции.
После перестройки все разом обнищавшие интеллигенты разбежались по углам и лают, как собаки, а их никто не слушает. Раньше, при социализме, они жили сплоченно, у них были свои союзы, свои клубы, свои кормушки. «Поэт в России — больше, чем поэт». А сейчас поэт в России вообще никому не нужен. Не нужен талант, бесценные мысли. Хорошо, если кто успел помереть своей смертью, не дожил до этого бесчестья.
Надька все не появлялась из ванной. И зачем она моется? Губернатор не собирался ее соблазнять. В служебной квартире могут быть натыканы прослушки и даже камеры. Снимут, а потом покажут по телевидению его голый зад. Бывало такое. Государственные мужи теряли посты, а главное — честь. Хоть бери да стреляйся.
Губернатор не выдержал, заглянул в ванную. Надька спала под слоем пены, склонив голову к плечу.
Губернатор испугался, что она может захлебнуться. Тогда в его квартире окажется труп молодой женщины. Милиция. Журналисты. И все это накануне выборов на второй срок.
Губернатор скинул пиджак. Энергично выволок из воды голую тяжелую Надьку и, перекинув через плечо, как мешок с картошкой, оттащил в спальню. Сгрузил на кровать.
Надька задвигалась, свернулась калачиком и продолжила свой сон. Это был скорее провал — без сновидений, вне времени и пространства.
Он смотрел на голую Надьку как на произведение искусства. Создатель будто вылепил ее из единого куска. Ничего лишнего.
Ивану Шубину шел пятьдесят первый год. Он не чувствовал своего возраста, но знал: еще двадцать лет, и его накроет одеялом равнодушия. А двадцать лет — это так мало… К тому же во второй половине жизни года бегут в два раза быстрее. Губернатор начал догадываться, что основная ценность жизни — это молодость. У Надьки она есть. А у него — почти не осталось.
Губернатор потушил свет и лег возле Надьки. От нее исходил слабый аромат, как от тюльпана. Цветение молодости. Подумал: «Боже, как давно у меня этого не было…»
Иван Шубин был женат тридцать лет. Чувства износились до дыр. Иван жаждал перемен, но ничего для этого не делал. Иван мечтал, чтобы однажды, в один прекрасный день, к нему подошла прекрасная незнакомка, взяла за руку и увела в другую жизнь. А он просто пошел бы следом, ибо ухаживать, завоевывать, страдать у него не было ни времени, ни сил.
Надьке под утро приснился сон, будто она съезжает с крутого берега на санях, а внизу полынья с тяжелой зимней водой, и санки несут ее прямо в полынью. Еще мгновение, и она погибнет. Надька видит и осознает свою смерть. Ужас заливает все ее существо. Неотвратимость конца несется ей навстречу. Надька погружается в воду и вместо удушья и холода испытывает мощный оргазм. Значит, предсмертная агония — это оргазм. А люди не знают. Умершие ведь не возвращаются. А умирать, оказывается, так приятно…
Надька открыла глаза. На ней барахтался губернатор. Его действия длили истому.
— Привет, — поздоровалась Надька.
Она была счастлива, что полынья — только сон.
Весь следующий день губернатор крутился как белка в колесе. Было нескончаемое количество нерешенных вопросов, и он их решал.
Губернатор звонил, ему звонили. Он заходил, к нему заходили. Но о чем бы ни шла речь, Иван Шубин думал только о Надьке. Тема беседы, конечно, присутствовала, но на фоне. А фоном была спящая Надька, ее молодое дыхание и проснувшаяся Надька…
Личная жизнь губернатора была похожа на нескончаемые песочные часы, струйка песка перетекает из одной половинки в другую. Единственное достоинство — стабильность. Так было. Так есть. Так будет. Но разве могила — не стабильность? Однако не каждый туда торопится.
Всесильный губернатор, хозяин леса, был одинокий медведь. Свое одиночество он чувствовал ночью. Утро выдергивало его и гнало по кругу. Этот круг был всегда интересен и напряжен, как рулетка. Или как спорт, прыжок с шестом: разогнаться, опереться — и вверх, перемахнуть через перекладину.
В последнее время кое-кто хотел вырвать у него шест, чтобы губернатор не смог опереться и прыгнуть. Этот кое-кто был значительно моложе, у него были крепкие клыки, и он ничего не боялся, плевал в землю, как урка.
Время, конечно, работает на молодых, но об этом лучше не думать. Как говорят: старая кобыла молодых на кладбище возила…
Лучше думать о дочери художницы.
Губернатор приказал помощнику найти Надежду Варламову. И соединить. И послать на домашний адрес корзину цветов. У властей предержащих была своя оранжерея и флористы, составляющие букеты.
Через полчаса губернатора соединили. Он услышал хриплый Надькин голос.
— Ты спишь? — спросил губернатор и понял, что волнуется. Последний раз он волновался тридцать три года назад на выпускном экзамене.
— Не знаю, — ответила Надька. Она действительно не понимала, спит она или бодрствует.
— Приезжай ко мне к девяти часам вечера, — попросил Иван Шубин.
— Разбежался… — отозвалась Надька. — Тебе надо, ты и приезжай.
— Куда?
Надька молчала, раздумывая. Потом продиктовала адрес.
— Мне надо. Я приеду, — отозвался губернатор.
Положил трубку. Отметил: ничего не боится. Разговаривает с губернатором как с ровесником. Это хорошо. Ему надоели подобострастные взоры и интонации, на дне которых так или иначе светилось «дай».
Всем от него что-то было нужно: жилье, должности, деньги. И никому не нужен был он сам, его настроения, одиночество, его гипертония.
Вечером Иван Шубин подъехал к Надькиному дому. Нажал звонок. Из подъезда вышел гладкий мужик, скорее всего отставник.
— К кому? — спросил он, хотя наверняка узнал губернатора. Политики были в моде, как звезды шоу- бизнеса.
— К Варламовой, — послушно ответил губернатор.
— Одну минуточку…
Консьерж позвонил по телефону, проверил. После этого пропустил:
— Четвертый этаж.
Губернатор поднялся на четвертый этаж. Надька ждала его на площадке в желтом кимоно. Гейша. Губернатор хотел обнять, но постеснялся. И Надька тоже смутилась. Они стояли как школьники.
