На серой морде появилось выражение глубокой задумчивости. Не знаю, какое выражение было у меня, но волк, глянув в мою сторону, встал и потрусил к выходу из леса уже с виноватой мордой. Я медленно поплелась следом, еле переставляя ноги.
— Зорь, а мы то, как же? — заныл Райко. Крут молчал, изображая оскорбленную невинность. Драчун просто молчал. Разговаривать он, наверное, ещё не скоро сможет.
— Вам сколько раз талдычили — бросайте пить и начните работать! Дом запустили? Запустили! Что вы посадили на своей земле? Даже сорняки не выросли! Сколько раз Лида задницы ваши лечила, а? — взвилась я.
— Мы не будем больше, — простонал Райко.
— Ты — не будешь. А они?
— И они не будут, правда? — он с надеждой посмотрел на родственничков. На хмурых бородатых рожах раскаяние так и цвело буйным цветом.
— Значит, так, братцы. Лечить я сейчас не могу, а вот устроить вам недельку недержания — это у меня сейчас запросто получится. Ещё раз услышу, что мытарите путников, ни шагу без лопуха больше не ступите, ясно?
— Да ладно тебе, Зоря, — пробухтел Крут. — Прощения просим, мы ж и не нападали на тебя.
— Этого ещё не хватало! — устало выдавила я. Ну что с них взять? Из ржавого арбалета Крута можно было с уверенностью попасть только в небо, но даже случайное попадание грозило смертельной раной. Эта шайка представляла опасность лишь для одиноких беспечных путников, да и то только тех, кто набрался до чертиков в ближайшей корчме на тракте. Мы с Лидой извели литры настоек и горы примочек на незадачливых братцев-разбойников. Правда, частенько подгулявшие путники сами охотно делились с жаждущими опохмелки братцами, расчувствовавшись от проникновенных жалоб на жизнь. Чем те и жили. Дорога, в общем, считалась безопасной, Радомир дело своё знал. Братцев он не трогал, ну, или почти не трогал, оставив незадачливых разбойников для острастки, чтобы путники не теряли бдительность.
— Пусть поваляются, на пользу будет, — вынес приговор колдун.
— Ну, — прохрипел Крут, — икнется тебе, Зоря, за твою доброту-то.
— Что? — я обернулась. — Что ты сказал?
— В Выселки собралась? Ну-ну, — криво ухмыльнулся бородач.
От резкой боли подкосились ноги, я рухнула на траву. Ёж подери! Вейр глянул на спеленатые коконы, как на тараканов, и направился ко мне. Я почувствовала неладное, но было поздно. Легко подхватив меня на руки, он молча пошел к тракту.
Я полулежала на шее Севера. Волк шел медленно, плавно, но я всё равно корчилась от боли при каждом шаге, испытывая дикое желание лечь животом поперек седла и так продолжить путь. Если бы не колдун. Позориться не хотелось, и я терпела, стиснув зубы. Есть, конечно, противоболевая настойка, но это сильнодействующее средство употреблять можно только в самом крайнем случае, поэтому мне оставалось терпеть, вспоминать ёжиков и молить Всевидящего, чтобы мы побыстрее добрались до ближайшей корчмы. Вейр обронил, что до неё осталось совсем чуть-чуть. Вдалеке послышались звуки кузни. Мы подъезжали к Выселкам, небольшой деревеньке в дне пути от столицы.
Север свернул в ближайшие ворота. При виде старенького, давно не крашенного домишки и покосившегося забора колдун, который, верно, привык к пуховым перинам и винам столетней выдержки, нахмурил брови, но промолчал. Пара кумушек проводила нашу парочку любопытными взглядами, прекратив сплетничать. Север остановился у крыльца, я с тоской посмотрела вниз. Если попытаюсь слезть, просто- напросто рухну в грязь и засохший навоз, которого во дворе хватало. Никто не вышел на крыльцо, собачья будка была пуста. Странно, но сейчас мне не было до странностей.
Вейр спешился, бросил поводья на перильца и подошел ко мне. На удивление сильными руками обнял, стащил с седла и поставил на землю. Так и стоял, не разжимая рук, держа пошатывающуюся и шипящую меня. Я невольно уткнулась в разрез колдунской рубахи. Пахнуло терпким мужским запахом, пылью и солнцем. Отпихнув нахальные руки, попыталась взобраться по ступенькам. Колдун, чертыхнувшись и помянув больных на всю голову и другие части тела невинных дев, сгреб меня в охапку, пнул дверь, вошел в дом и свалил кучкой на лавку. Я зашипела. Он постоял, хмуро глядя на мою перекошенную физиономию, залез в карман куртки и достал флягу, обтянутую черной кожей. Молча протянул.
— Опять твоя гадость? — я живо представила, как буду пускать пузыри и биться головой о лавку.
— Пей, легче будет, — не без ухмылки ответил он. Этот голос, чтоб его…
— Это тот, после которого быка сожрать мало будет? Всё то у вас, колдунов, не как у людей, — проворчала я.
— Не хочешь, не надо, — отрезал он и уселся рядом, чуть не отдавив мне ноги. И отхлебнул из фляги.
Я уставилась на него, ожидая чего-нибудь вроде падучей или обморока. Но у Вейра лишь заблестели глаза.
— Дай, — я протянула руку.
Он, хмыкнув, сунул флягу. Я помедлила и осторожно глотнула. Приятный травяной горьковатый привкус жидкости бальзамом омыл пересохшее горло. Осмелев, сделала несколько глотков. Вейр прислушался, цепким взглядом окинул комнату и выругался себе под нос:
— Seltavro s'ess verskuatorre, miemo diorasiettika morde!
В дом скользнул Север, сверкнув угольями глаз. Шерсть на загривке стояла дыбом. У меня пошла кругом голова, комната поплыла перед глазами. Два колдуна, два волка. Три кухонных деревянных стола, круговорот мисок, ножей и тысячи волчьих багровых глаз…
Я очнулась от жажды. Страшно хотелось пить. Еле-еле оторвав чугунную голову от чего-то твердого, мутным взглядом обвела комнату. В ногах устроился Вейр, рядом с ним на лавке лежал меч. Железный, простой, без украшений и гравировок. На полу вытянулся Север, положив голову на лапы и пристально глядя в сторону двери. Только дернул ухом в мою сторону. Мол, некогда за всякими бессознательными и приходящими в себя девицами следить. Я потерла висок. Легкое головокружение и звон в голове мешали сосредоточиться.
— В пойле что, басманник был? — охрипшим голосом просипела я. На меня эта травка оказывала такое же действие, как маковый взвар. Только сильнее в десятки раз.
— Да. Предупреждать надо о таких вещах. Вставай, не время разлеживаться. Надо по быстрому убираться отсюда, — в голосе Вейра забряцал металл.
— Почему это? — опешила я.
— Осмотрись и сама увидишь.
Я села, с изумлением обнаружив, что боль и усталость прошли безоглядно, и послушно осмотрелась, как мне было велено. Комната производила гнетущее впечатление. В миске на столе, полной воды, плавали очищенные клубни картошки, рядом валялся нож. Всё бы ничего, но вода зацвела, очистки рядом с миской скукожились, на лезвии ножа засохшие ржавые пятна. Но не ржавчина. Холодная печь, но летом холодной печкой никого не удивить. В печи крынка с кашей. Потеки пены серого цвета давно засохли. На скудной мебели, на полу слой пыли. Пахло затхлым, неживым. Дом был мертв, мертв, как столетний скелет. В любом жилье, где стены целы, должен остаться хранитель. Но этот дом был пуст. Может, я потеряла способность видеть? Я почувствовала себя слепой, осиротевшей. Привычка полагаться на второе зрение впиталась в плоть и кровь. Наверное, так себя чувствует человек, потерявший руку или ногу. Мне стало зябко.
— Не суетись. Здесь, как в кружке у пропойцы, — буркнул колдун.
— Ты что, мысли читаешь? — возмутилась я.
— Эмоции, — отрезал Вейр.
— А ты что почувствовал?
— Смерть, — сухо ответил он.
Север оскалил клыки, чуть приподнялся на лапах, напружинился, прижав уши к голове. Шерсть на загривке стала дыбом. От звука медленных, тяжелых шагов сердце забилось чаще. Через грязное окно на пол падали лучи солнца, значит, время нежити ещё не пришло, но на душе всё равно стало тревожно. Колдун, крадучись, не выпуская меча, скользнул к двери, притаился. Глаза, как у Севера. Прямо близнецы- братья. Я подобралась. Свою жизнь, сколько бы её мне не осталось, я готовилась отдать дорого. Очень
