огненная… и даже на таком расстоянии выпивающая душу.
Я выскочила из комнаты, чувствуя, как щекам становится мокро. Ледяной пол обжигал босые пятки.
Шаг, другой, третий… Забиться в дальний угол ванной, не зажигая света, повернуть кран – и замереть под холодными струями.
Футболка и штаны впитывали воду, облепляли разгоряченное тело. Меня била дрожь. Страх отступал куда-то в подсознание. Я всхлипывала, пытаясь выровнять дыхание…
Душила обида. Иррациональная. Горькая. Густая, как смола.
Я хотела вернуться назад.
Но не могла.
Ледяная вода стекала по спине и убегала в слив.
Я старалась не думать ни о чем. Превратить сознание в пустой лист… Изнутри разрасталась странная пустота. Словно стылая вода выхолащивала не только тепло тела, но и саму душу превращала в нечто холодное, бесчувственное и безразличное. Ощущение времени исчезло – час прошел или неделя, мне было неважно.
Голову заполняли мысли, которые причиняли почти физическую боль. Я хотела стереть их, вернуть все назад… но не получалось.
Сейчас случилось нечто, что я не понимала. Просто не могла вообразить… И дело было не в телепатическом контакте, это-то как раз оказалось не в новинку. Испугал меня не он, а… как это говорится…
Протяжный, всхлипывающий, тоскливый стон повис в воздухе, и я с отстраненным удивлением узнала свой голос.
Бездна, это же надо быть такой дурой! И эгоисткой… Для меня, одиночки по характеру, не имеющей опыта отношений, любовь сводилась то ли к дружбе, то ли к подобию родственной, кровной связи – всепрощение, доверие, безоговорочная помощь, необидные взаимные подколки… Даже с Ксилем взаимные объятия были не так уж важны, а в случае с Дариэлем – всегда становились неожиданностью. Приятной, но обязывающей не больше, чем поцелуй в лоб на ночь.
Я просто не понимала.
А теперь, во время телепатического контакта, под темными вихрями голода, под мельтешением поверхностных мыслей мне открылся странный огонь. Он не был чем-то центральным в сознании и мироощущении ни у Максимилиана, ни у Дариэля, но в то же время оказался прочно вплетен в восприятие моего образа.
Этот огонь чадил горьковатым чувством вины и жадностью у целителя и отдавал миндальной, терпеливой нежностью у князя. Я мимоходом окунулась в пламя – и осознала, лучше и полнее, чем кто бы то ни было на свете, что значило быть объектом чужого желания.
И испугалась.
Внутри я все еще оставалась школьницей. Мы, ведьмы, вообще медленно взрослеем, потому что даже самая слабая равейна может продлить свою жизнь если не магией, так целительским искусством, до человеческого максимума – то есть до ста с лишним лет. Официально ведьмы низких рангов становились совершеннолетними в восемнадцать, двадцать, двадцать один – в зависимости от традиций страны, в которой жили. Но реально выпархивали из родительского гнезда значительно позже, ближе к тридцати.
А уж королевы…
До пятидесяти равейн трех высших ступеней опекали, как детей – силы много, а вот знаний, как ею пользоваться – нет. Воспитание и уроки владения магией начинались рано, с семи-восьми лет. К Феникс, в которой подозревали носительницу могущественного дара, раньше раз в пару месяцев приезжала эстиль, постоянно жившая в Замке-на-Холмах. Сейчас эти занятия с успехом заменяло общение с Риан и другими королевами…
По-хорошему, нашу звезду должны были после инициации отправить в Замок, но времена наступили беспокойные, да и уровень эстаминиэль для четверых из пяти оставался по большей части номинальным, поэтому заботу о воспитании возложили на леди Элен. Благо мамин ранг позволял…
Стоило вспомнить маму, и стыд накатил по новой.
Элен открыто не одобряла отношения с Ксилем. Считала, что я вообще слишком молода для любых связей, а уж князь тем более не годился мне в пару.
Брат пару лет назад чуть не избил собственного учителя, Мэйсона, за то, что по слухам Рэм якобы уделял мне непозволительно много внимания. И это – брат, который смотрел на вещи с подростковой непосредственностью…
Что сказала бы мама, узнай она о сегодняшнем утре, мне даже думать было больно. Нет, дело не в «неприличном» поведении князя и Дэйра. Наоборот – в моем безрассудстве, в беспечности…
А ведь Ксиль всего лишь поступил честно, показав другую сторону… любви. Свой взгляд на нее… свой и Дариэля.
То, что для меня оказалось немыслимым и шокирующим, для них было естественным. Вот такой конфликт точек зрения. Не поколений, не культур… скорее, возрастов.
Боги, как же все сложно!
Мне опять захотелось плакать.
Скрипнула тихонько дверь. Щелкнул выключатель – зажегся свет. Я зажмурилась, умом понимая, что кто-то вошел и надо с этим кем-то поговорить, что нельзя вот так сидеть, цепляясь за мокрый кафель…
Понимала – но заставить себя действовать не могла.
Максимилиан или Дариэль? Не важно. Пусть уходят. Мне надо подумать и решить уже что-то. Как себя вести, к чему стремиться – хватит уже плыть по течению. А то занесет куда-нибудь к водопаду…
Зашуршали краны. Сначала я не заметила изменений, а потом плечи и спину начало покалывать. Чувствительность возвращалась… И просыпающимся нервам даже теплая вода казалась кипятком.
– Прости.
Все-таки князь. Голос был таким тихим, что мог и просто померещиться, но не узнать его я не могла.
В груди вскипели пополам злость и обида. Ведь это все из-за него! Он разрушил всю мою прежнюю жизнь, приучил думать только о нем, разлучил со звездой, заставил впервые поругаться с мамой и – невольно – причинить боль Дариэлю.
Злости стало чуть больше.
– Прости меня, маленькая, – чуть громче.
Я подняла взгляд. Максимилиан сидел напротив, очень близко. Он смотрел прямо на меня, не отрываясь и не мигая, обхватив колени руками, словно мерз. Капли воды из душа оседали на голых плечах и блестели в волосах, как искусственные бриллианты. На белом-белом лице глаза словно излучали синеву.
– Прости меня, – повторил он в третий раз так, словно действительно чувствовал вину и неуверенность. Будто бы князь был таким же подростком, как я, впервые и необратимо влюбленным, неопытным, непонимающим себя и это непостижимое, прекрасное существо напротив.
Такая совершенная и приятная иллюзия равенства. Но три с половиной тысячи лет, но темный голод, но тени мертвецов за плечами и огонь глубоко внутри…
Я уже не верила в мальчишку из потайной горной долины, из страны, которой никогда не было и нигде нет.
Он, князь, шакаи-ар, телепат – как он мог превратить это утро… в кошмар?
– Никто не совершенен, – тихо произнес Ксиль, отвечая на мои мысли. – Ошибаться могут все. Даже те, у кого тысячи лет позади. Если ты случайно причиняешь боль тем, кого любишь, то это бьет по тебе рикошетом так же сильно, как впервые. И сколько бы ни было воспоминаний, все равно становится страшно: а вдруг именно сейчас ты не сможешь ничего поправить. Вдруг они не простят. Опыт шепчет:
Я поежилась. Странное было ощущение: спина уже отогрелась и вода казалась просто горячей, а вот
