на ногах онемение еще не до конца сошло, и на босые ступни словно кипяток лили. Пар заволакивал холодную кафельную пустоту ванной призрачным теплом.
Или на меня так действовали слова Ксиля?
– Очень впечатляющая речь, – губы почти не слушались, будто я заново училась говорить. – И часто тебе приходилось утешать истеричных девиц после соблазнения?
Боги, какую чушь я несу… Какое соблазнение? Какие девицы? И почему мне хочется плеснуть в эти синие глаза кислотой, чтобы они не вытягивали из меня душу?
Ксиль опустил ресницы. На них тоже застыли прозрачные капельки воды.
– Я никогда никого не утешал, Найта, – мое имя прозвучало так лично, так невыносимо интимно, что вновь стало жарко. – Я никогда не пытался вогнать свои поступки в рамки каких-то обычаев и традиций только для того, чтобы продлить отношения. Я никогда не просчитывал каждый свой шаг для того, чтобы желание разделить с кем-то жизнь стало реальностью. Да и не хотел этого…
– Чего?
Пар становился все гуще. Он почти глушил слова. И очень хорошо прятал лицо.
– Делить жизнь на двоих. А с тобой – хочу…
Вот так, просто. Да у него все просто! А мне потом мучаться!
– Почему? – быстро, еще до того, как он договорил, откликнулась я. Горячие струи из душа разбивались о плечи, стекали по спине. Слив уже не справлялся с потоком, и на полу было по щиколотку воды. – Чего во мне такого особенного? Чего такого ты не нашел за тридцать шесть веков во всех своих подружках, что есть во мне? – я по-прежнему шептала, но Ксиль втягивал голову в плечи, как от крика. – Почему ты следуешь сейчас моим желаниям, а не своим, почему пытаешься сам подстроиться, а не перекраиваешь меня? Почему, Ксиль?
Глаза под пушистыми ресницами распахнулись. Даже белесый туман не сделал пронзительный синий цвет бледнее.
Почему я ловлю его взгляд даже сейчас, когда ярость перехлестывает через край?
– Я не знаю, – четко и раздельно произнес Максимилиан, и его голос был голосом князя, а не запутавшегося мальчишки. – Не знаю, и знать не хочу. Я даже понять не могу, с какого момента вся эта ложь стала настоящей любовью. И почему это вообще случилось, тоже не знаю. Может, потому, что я был открыт с самого начала. «Она все равно умрет, – думал я, – зачем ей врать в мелочах?». А ты была доверчивой… открытой… верила каждому слову. Не было нужды в манипуляциях, чтобы получить твое сердце. Пара слов, пара поцелуев, несколько откровенных разговоров – и все, ты – моя. Таких девочек, Найта, миллионы, – он сощурился, и взгляд стал жестоким. – Нецелованных. Чистых. Вы посвящаете свою жизнь не тем, кто действительно этого достоин, а тем, кто первым решится взять вас себе. У тебя этим кем-то оказался я. А мог стать тот же Дариэль. Он просто ждал, пока ты вырастешь…
Я запрокинула голову. Вода окатила лицо. Уже не горячая, теплая, в самый раз для душа. Капли бьют по коже, и можно представить, что это дождь. Но зачем себе врать?
– Вот как оно было… Ты просто очаровывал меня, чтобы я легла на тот алтарь с удовольствием? – из меня словно яд сочился. Впервые я не боялась телепатии Ксиля – думаю, это ему нужно было бояться моих чувств. Оказывается, наивные девочки не только любить могут всем сердцем.
Ненавидеть кого-то – не менее интересно.
– Сначала – да.
Боги, да что у него с лицом! Как будто он и в правду может чувствовать сомнения и… боль.
Я чувствовала себя так, словно мир несколько раз перевернулся с ног на голову. Верила Ксилю – и боялась верить.
– …Но нельзя заигрываться в любовь. Если делать это слишком искренне, если открывать свою душу и не лгать ни в чем, кроме самого главного… Судьба лжецов не любит, – усмехнулся Максимилиан. – Она с удовольствием наказывает их тем, что делает ложь правдой. Я не знаю, когда это произошло, Найта.
Его взгляд стал спокойным и ласковым. Такого раньше не бывало – никогда. А сейчас… Как у целителей…
– Может – когда Тай вступился за тебя, и ты вдруг из жертвы стала чем-то живым и важным… Может, потом, когда у меня была только боль, кошмар лабораторий и сны о тебе… Не имеет значения. Я просто принимаю это, как данность. Я люблю тебя. Ловлю себя на мысли, что думаю в первую очередь о твоих желаниях, а не своих – и не удивляюсь. Я хочу, чтобы тебе было хорошо… Умом понимаю, что ты сделала для меня больше, чем я заслуживаю. Простила, спасла жизнь… Мне этот долг никогда не вернуть. Я знаю, что тебе со мной будет трудно, ты другая, наивная, юная… Возможно, из вас с эльфенком действительно вышла бы хорошая пара, – вертикальные зрачки стали узкими, как щели, стирая всякое выражение из глаз. – Но не могу тебя отпустить. Даже если тебе от этого будет лучше. Я шакаи-ар, – сказал он странным тоном, будто оправдывался. – И я влюблен. Мое счастье – это когда хорошо тебе… Я стараюсь сделать все, чтобы ты была счастлива. Но почему-то все время попадаю впросак… Наверное, это и есть суть любви – когда хочешь только блага, а в итоге выходит совершенно не так.
Он замолчал.
Я не умею долго злиться… Наверное, это плохо. Достаточно совсем немного, чтобы обида стерлась – всего лишь поставить себя на место того, другого, и понять.
Безумие какое-то. Настроение не должно мотаться, как на качелях – люблю-ненавижу-люблю, больно-сладко…
– Зачем ты мне все это рассказываешь? – злость куда-то просочилась, стекла вместе с водой в слив. Осталась только усталость. – Сначала напугал меня до чертиков там, в комнате, потом наговорил гадостей здесь… Думаешь, я не догадывалась, как обстояли дела во время путешествия по пути королев? Не раскладывала по полочкам все? Потом уже, позже? – это прозвучало почти жалобно. – Зачем вытаскивать все скелеты из шкафов сейчас, когда я и так на взводе?
Максимилиан промолчал, ежась в клубах белого пара. А когда ответил, я подумала, что ослышалась:
– Если ты меня не бросишь и после этого, значит, мне нечего больше бояться.
И улыбнулся. Вымученно, болезненно. И почему-то я верила, что эта улыбка искренняя.
– Что? – вырвалось у меня. – Не говори глупостей… Как будто ты позволил бы мне уйти, – буркнула я, краснея.
Улыбка угасла. Максимилиан вздохнул.
– Пожалуй… это ведь совсем не в моем характере… Но мне страшно, что я действительно мог бы тебя отпустить. Совсем. И остаться…
Он оборвал себя, недоговорив.
Я бездумно опустила ладонь в воду.
– Ты противоречишь себе. То говоришь – не отпущу, то – будто боишься, что отпустишь.
Он склонил голову на бок.
– Может, потому, что я сам не знаю, как поступлю?
Страшно было видеть Ксиля таким. Пусть лучше манипулятор, эгоист, жестокий мальчишка с разумом Древнего.
Но только не уязвимый. Достаточно и меня одной…
– Как там Дэйр? – спросила я, шевеля в воде пальцами. Кожа уже некрасиво стянулась от влаги. Интересно, а Ксилю не противно смотреть на меня? Сам князь – идеален, так какими он видит нас, людей?
– Спит. Я слегка запутал его воспоминания… Эмпатическое внушение. Будет думать, что просто перекусил мной, – невесело усмехнулся Максимилиан. – Пожалуй, еще один такой разговор, только с Силле, я бы не вынес. Отвык откровенничать. Да еще – не уверен, что ему будет на пользу… правда.
Я замерла.
– А почему тогда стал говорить со мной? Мог ведь тоже внушить что-нибудь…
Его губы тронула улыбка. Невозможная – лукавая, ласковая и печальная.
– Я хочу быть с тобой всегда. Пока меня не убьет кто-нибудь… А если впереди – вечность, то когда- нибудь раскроются все тайны, – он коснулся раскрытой ладонью дрожащей поверхности воды. – Игры с памятью – штука ненадежная… Не хотелось бы мне однажды потерять тебя потому, что некогда я струсил и
