избегала тех мест, где мог появиться Ириано. Уж не знаю, чем закончился разговор у этой парочки, но кланник держался задумчиво и даже перестал спорить с отцом по пустякам. Почему же тогда Айне пряталась от своего… суженого?
Не меньше неприятных мыслей оставляли тренировки Ксиля. Одно из таких занятий состоялось совсем недавно. Я присутствовала на нем от начала до конца. В тот раз Ксиль не терял сознания и вообще не выглядел больным – даже шутил, правда, немного натужно… Он не стал тянуть из меня ни жизнь, ни кровь. Просто обнял, уткнулся лицом в макушку, щекоча горячечным дыханием кожу, и простоял так почти час. Я боялась пошевелиться – только осторожно гладила его по спине кончиками пальцев. Но когда князь меня отпустил, почувствовала себя совершенно опустошенной.
Эта усталость продолжала давить на плечи и сейчас, спустя почти двое суток. Она пробиралась во сны зябким серым туманом, в котором тяжело дышалось, а волосы становились мокрыми и холодными. Я просыпалась – будто всплывала с большой глубины. Стены нашей комнаты пропитались запахом мяты и имбиря, жарко пылал камин, плечи немели от опьяняюще крепких объятий Максимилиана, чьи пряди волос мешались с моими… И все-таки усталость и пустота никуда не уходили.
Но самый неприятный осадок оставила услышанный случайно короткий разговор в столовой:
– Касто будут хоронить в его родном городе, мать настояла…
– … Да-да, как жаль… Юма был таким перспективным специалистом! Совсем молодой мальчик…
Мне не составило труда узнать, что младшего лекаря Юму Касто нашли в коридоре мертвым спустя всего две ночи после достопамятного чаепития с Рэмом и Люси. Поговаривали, что гибель Юмы была на совести шакаи-ар – полное истощение жизненной энергии, ужас на лице, отсутствие физических повреждений…
Естественно, ни к Пепельному клану, ни к Крылу Льда претензии предъявить не осмелились. Уже случалось такое, что студенты (а чаще – студентки) попадали в больничное крыло с травмами очевидно шакарского происхождения. Поэтому смерть одного из обитателей Академии была событием… скажем так, ожидаемым.
Но я, сестра студента с факультета боевой некромантии, совершенно точно знала, что энергией жизни и смерти манипулируют не только шакаи-ар. И пусть «бездна» глушила магию – оставались еще амулеты… Трудно ли подбросить неприметный камушек на стол к лекарю – а потом дождаться результата?
И поэтому с Рэмертом мне встречаться не хотелось.
Впрочем, это могло быть просто совпадением.
Как ни странно, мне сейчас больше всего нравилось проводить время в лаборатории. Там я постоянно была занята делом… А еще – единственная радостная новость за последнее время – Дариэль присоединился к опытам.
Он предложил совершенно новую ветвь исследования – воздействие различных веществ, в том числе и «заряженных» энергиями, на «бездну». Я с удовольствием ассистировала ему. А Дэйр, греясь в лучах всеобщего восхищения, оживлялся и устраивал длинные лекции на тему алхимии.
Начали мы с опытов с различными ядами и кислотами, но Дариэль быстро разочаровался в веществах такого порядка.
Эксперименты усложнились, к полному восторгу Холли, который в алхимии не понимал ровным счетом ничего, но почему-то очень симпатизировал Дариэлю.
В данный момент мой ненаглядный целитель с энтузиазмом рассуждал о таких опасных субстанциях, как абсолютные растворители:
– …Конечно, главной целью экспериментов является исследование свойств «бездны» и, по возможности, способов ее применения на благо общества, – гладко, без запинки, текла его речь, словно Дариэль читал с конспекта.
Но это, конечно, было не так: когда бы целитель успел подглядеть в шпаргалку, если он был занят сложнейшим процессом «зарядки» кислоты электричеством. Под установкой работал амулет, и я видела, как нити удерживают получающееся вещество от распада. Как и всегда в алхимии, конечный результат с применением магии и «чистый» разительно отличались.
– Но раз мы имеем дело со столь опасным артефактом, нужно найти и способ его экстренной нейтрализации. И раз колдовство нам здесь не помощник – обратимся к алхимии, царице наук, – он обвел лабораторную установку театральным жестом и ослепительно улыбнулся.
Я невольно задержала дыхание от восхищения: такой Дариэль – живой, словно светящийся изнутри нравился мне до мурашек по спине.
– Какие вещества самые едкие, самые разрушительные в человеческой химии? Щелочи и кислоты. Наиболее широко известны серная кислота, плавиковая… вот эта еще и весьма токсична, при попадании на кожу и всасывании может вызвать смертельное отравление… Также стоит упомянуть смесь пентафторида сурьмы и фторосерной кислоты. Из щелочей широко известен гидроксид франция… Есть еще сверхкислоты, но они, как правило, твердые, и нас не интересуют. Как и человеческая наука в целом, – позволил он себе снисходительную улыбку, и среди слушателей раздались смешки. Я невольно нахмурилась: точно так же потешались надо мной, равейной, когда я «полезла в науку». А ведь от успешности наших с Рэмертом опытов зависела жизнь Максимилиана… – И самые опасные, так называемые
Дариэль немного пижонски подхватил с установки колбу с пузырящейся, словно шампанское, серебристой субстанцией. Мне стало немного не по себе. Хотя сосуд я зачаровывала лично и могла поклясться, что он не разобьется, из него ничего не прольется без желания экспериментатора… Но все же то, с какой небрежностью – видимой, только видимой – обращался Дариэль с этим опасным веществом, вызывало чувство неясной тревоги.
– «Игристая» кислота, она же – «едкая молния», – голос целителя был глубоким и низким, как у обольстителя… Как и всегда, когда Дэйр говорил об удачном опыте. Раньше я этого не замечала, или, вернее, не обращала внимания на подобные детали. А сейчас меня словно обдало жаром. С трудом удалось сохранить нейтрально-заинтересованное выражение лица. Губы пересохли, и я машинально облизнулась. – Пожалуй, одно из самых едких алхимических соединений. Прожигает стекло, сталь, пластмассы… Но если наложить на сосуд соответствующее заклинание, то удержит «игристую» кислоту даже бумажный стаканчик. К несчастью, как и все абсолютные растворители, она легко испаряется и распадается в течение трех минут после изготовления, несмотря на любые ухищрения.
– Любопытно… – задумчиво произнес Холли, засовывая руки в карманы. На опыты Дэйра он смотрел, как на священнодействие – молчаливо, не вмешиваясь, не задавая вопросов, но предельно внимательно. – То есть на поток поставить производство невозможно?
– Разумеется, нет, – Дариэль осторожно зарядил колбу в установку, и доктор Кинга Войцик с ассистентами начала подготовку ко второй фазе эксперимента. – Да и зачем? Нет нужды в таких сильных растворителях… Лично я недолюбливаю эту кислоту именно за нестабильность. Есть гораздо более интересные вещества… Например, «темная кровь», еще один абсолютный растворитель. Пожалуй, сильнейший в мире – никакая магия его не сдерживает.
Все взгляды устремились на меня, единственную Дэй-а-Натье в этой лаборатории. От смущения я залилась краской и уронила ручку под лабораторный стол.
Бездна. Не лезть же за ней, пока все смотрят? Потом опять говорить будут, что Дариэль взял в ассистентки растяпу только потому, что мы с ним друзья… или того хуже – состоим в любовной связи.
– А я слыхал, что самая едкая кислота – зависть, – произнес Холли как бы между прочим, глядя в сторону. – Она даже души человеческие разъедает, вот как.
Кто-то закашлялся. Сразу трое стали с преувеличенным вниманием разглядывать документы. Я почувствовала к Холли нечто вроде благодарности, хотя, конечно, его слова перекликались с моими мыслями лишь по случайности.
Да, зависть… А еще страх и неуверенность в себе – тоже сильные «растворители». И ревность. И боль.
Но абсолютный растворитель – это ненависть, наверное. Душу Ириано она точно разъедает, а ее брызги прожигают и Тантаэ, и меня, и Айне…
