интересное, перед заводом стояли две немецкие батареи зениток и одна пушечная батарея на прямой наводке, как раз на том направлении, с которого мы теоретически должны были появиться, если бы не решились на обход. Немцы не успели развернуть свои орудия, мы их раздавили. Каждый экипаж всадил в этот завод по 15 снарядов, и когда мы поняли, что эта «контора» больше никогда не заработает, то с чистой совестью двинулись дальше на запад.
— Везло мне, почти всегда… Сколько машин и экипажей поменять пришлось… Второго мая, когда в Берлине затихли уличные бои, меня переполняло чувство радости и гордости, что я дожил до этих дней, что, может, я один из всего 24-го ТП выжил на войне и дошел до немецкого логова. А позже я задал себе вопрос — почему я, танкист, уцелел в этой мясорубке, почему меня судьба сохранила? Долго анализировал все, что со мной произошло за эти годы, и пришел к выводу, что выжить мне позволили следующие факторы. Сейчас я их перечислю. Прозвучит это сухо, как текст передовицы газеты «Красная Звезда», но так все на самом деле и обстоит. До войны я занимался исключительно боевой подготовкой, настойчиво учился только тому, что пригодится на войне. Получил хорошую огневую подготовку, умел быстро стрелять на поражение, хорошо читал карту и мог молниеносно рассчитать данные для стрельбы, был ответственным и требовательным по отношению к себе и к подчиненным. Да плюс к тому — везение. Только благодаря этому и выжил.
— Я хотел служить дальше. Мне, даже невзирая на мое неполное среднее образование, сразу после войны предложили поступать в Бронетанковую академию. Экзаменов я не боялся, успел бы подготовиться по «форсированному методу». Но я понимал, что после шести ранений у меня нет никаких шансов пройти медицинскую комиссию при поступлении в академию. У нас несколько ребят из корпуса уже пробовали поступать туда, но их «срезали» на медкомиссии, так и не допустив к экзаменам. Я продолжал служить в танковых частях. Но сразу после войны стали резко меняться армейские «правила хорошего тона» и постепенно исчезали привычные простые фронтовые отношения между людьми. Появились «у руля» вальяжные «тыловые баре» в полковничьих погонах, перед которыми мне не хотелось фальшиво улыбаться, прогибаться и рассыпаться в комплиментах. Характер, понимаешь… Что я умел после войны? Командовать ротой и батальоном да хорошо и безжалостно убивать врага. А мне хотелось учиться, чего-то еще достичь и узнать в жизни, я хотел развиваться как личность. И я решил демобилизоваться. Ушел на «гражданку». После войны закончил два института, получил два высших образования и даже, «на десерт», закончил Высшие экономические курсы при Харьковском государственном университете. Но фронтовая командирская закалка мне очень пригодилась в мирной жизни. Долгие годы я работал заместителем директора мелькомбината, а позже директором комбината хлебопродуктов. В моем подчинении было свыше полутора тысяч человек. И умение руководить людьми, понимать их чаяния и находить общий язык с рабочими — во многом я приобрел еще в армии.
— В последние годы особенно. Вспоминаю своих товарищей, погибших на войне. Вспоминаю тех, кто покинул этот мир в последние годы. Наше поколение уже постепенно уходит… Нас так мало уже осталось… И, вспоминая войну, я часто спрашиваю себя, а все ли я правильно на войне делал, чиста ли моя совесть и не придется ли моим внукам за меня краснеть. И снова прокручиваю в памяти многие боевые эпизоды. И понимаю одно, я честно сделал все, что мог, все, что было в моих силах, чтобы приблизить нашу Победу.
Никонов Иван Сергеевич
Я родился 27 октября 1923 года в крестьянской семье. Жили мы в селе Топь Лев-Толстовского района Липецкой области. В 1940 году окончил 10 классов средней школы. Подал документы и поступил в Куйбышевский инженерно-строительный институт, но учиться война не дала. 29 октября 1941 года, на второй день после своего восемнадцатилетия, был призван. Колонну призывников, человек сто, пешим строем повели на восток от линии фронта. Нас, юнцов, решили не бросать с ходу в бой. Сначала как-то подготовить, дать возможность стать воинами. Хотя мы воинским мастерством овладевали в школе. Допризывная подготовка была хорошая — мы знали отравляющие вещества, сдали нормативы «ворошиловского стрелка», имели хорошую физическую подготовку.
От призывного пункта протопали более ста километров. Сначала нас, наиболее образованных ребят, хотели направить в Саранск в авиационно-техническое училище. Но в Мордовии был объявлен карантин. Нас в вагоны и… аж на Дальний Восток, на станцию Пограничная, в 5-й стрелковый полк 59-й стрелковой дивизии 72-го стрелкового корпуса! Начались солдатские будни — стрельбы, тактика. Одновременно готовили район к отражению атаки японцев. Рыли блиндажи, окопы. Вгрызались в сопки, делали, на наш взгляд, неприступную оборону. Грунт там скалистый, кайлом, как мотыгой, пройдешь, сантиметр щебенки соберешь и снова…
Поскольку у меня было среднее образование, стал отличником боевой и политической подготовки. Кроме того, на первых стрельбах я из трех патронов выбил 29 очков. Меня избрали секретарем комсомольской организации стрелковой роты. На одном из комсомольских собраний подошел комиссар полка: «Ну что, красноармеец Никонов, хочешь в училище?» — А кто не хотел выбраться снова на запад?! Все переживали, что мы вот тут в тылу сидим, а там уже воюют. — «Хочу!» Тут же оформили документы, и буквально через пару недель, в марте 1943 года, я оказался в Ташкенте, в Харьковском военно- политическом училище имени В. И. Ленина. В июне нас должны были выпустить ротными политруками, но поскольку должность эту упразднили, то все училище отправили в Чарджоу, в 3-е Харьковское танковое училище. Учили нас больше года.
Учебный процесс был очень интенсивный. Мы обучались на легких танках Т-60. Завершающий цикл практических занятий проходил на Т-34–85. На них же мы сдавали экзамены.
В октябре 1944 года присвоили звание «младший лейтенант» и аттестовали на командира взвода, а в декабре мы прибыли в Нижний Тагил за танками — заводские нары, заводская столовая, где выдавали пшенный суп, в котором, как мы смеялись, пшенинка за пшенинкой гоняется с дубинкой. Выгнали предназначенный мне танк, назначили экипаж, проверили комплектацию, ротой совершили марш с боевой стрельбой — и на погрузку. Погрузку производили заводские механики-водители. Танки заводили с торца эшелона и гнали к паровозу. Боже мой! Они летели на второй или на третьей передаче! Платформы шатаются, грохот! Вот какими виртуозами были эти механики-водители. Личный состав погрузили в теплушки, прицепили вагон боеприпасов для танков — и вперед.
Нас привезли под Будапешт. Разгрузились, раздали боеприпасы по экипажам. Патроны мы погрузили в танк, а ящики со снарядами пристроили на корме танка. Совершили ночной марш и часам к 10 утра прибыли в пункт Херцег-Фальве, где должны были войти в состав 181-й танковой бригады 18-го танкового корпуса. Там нас покормили. После обеда построились в колонну для выдвижения на исходную линию. Ехали по дороге. С левой стороны была опушка леса. Вдруг впереди загорелся танк, колонна остановилась. Один… другой… третий. Я стою в люке, слышу, мимо меня со свистом пролетела болванка. Быстро привел танк в боевое состояние, а это значит, надо освободить МТО от ящиков со снарядами, которые прикручивали, чтобы они не упали. Повернуть башню в сторону, откуда противник ведет огонь, сделать несколько выстрелов. Смотрю, стрельба противника прекратилась. Видимо, в засаде стоял немецкий танк «тигр» или «пантера». Он подбил шесть наших Т-34. Один экипаж сгорел полностью. Ребята только с платформы, после завтрака, а их уже не стало… Вот такое боевое крещение. Снова возвратились в Херцег-Фальве, где
