чистый нурман.
– А я и есть нурман! – осклабился Хриси и хлопнул отрока по плечу. – Молодец, глазастый!
– Пожалуйте в дом! – пригласил Драй. – Сынок, распорядись, чтоб челядь на стол накрыла. Хозяйка моя померла позапрошлой зимой, а младшая женка – в тягости. Последние дни донашивает. Я ее к мамке отправил, а то у нас в граде нынче и повитухи надежной нет. Была девка, так ее старшина здешняя, пни старые, лехитам отдали. Будто заморила она кого…
– Что ж не вступился? – спросил Богуслав.
– Так я для них чужой теперь. Жена моя покойная со здешними князьями в родстве была. Детишек у нас не было, а Улад – у меня от первой. Так что для здешних я – не родович, а как есть пришлый. Считай, изгой.
– В нашем доме тебе всегда рады будут, – заверил Славка. – Да и воевода Устах, чай, не чужой тебе человек.
– Устах живой? – обрадовался Драй. – Точно знаешь?
– Когда из Киева уезжал, был живой, – заверил Славка. – Поживей тебя.
Обменялись новостями. Драй покинул Полоцк, женившись второй раз. То есть восемь лет назад. Служил волынскому князю. Теперь – никому.
Посидели до полудня. Поговорили обо всем. Потом Драй послал сына к Толстому Выже: забрать Славкиных спутников и вещи.
– У меня гостевать будете, – заявил он.
Славка не возражал.
Возражали другие.
Вскорости во двор Драя прибежал мальчишка:
– Воевода! У Толстого Выжи лехиты бузят!
Собрались мигом. Славка с Хриси, Драй с двумя верными людьми. Домчали вихрем…
Беда случиться не успела. Но – могла.
Два десятка оружных лехитов (включая уже знакомых Славке саксов) и с полсотни зевак толпились в корчме и во дворе. Внутри, на лестнице, с наложенными на тетивы стрелами стояли бронные киевляне: Антиф и Соколик. Меж ними, с мечом, – Улад.
С лехитами было двое местных: богато, по-боярски одетые немолодые мужи. Городская старшина. Один из них пытался уговорить киевлян отдать лехитам колдунью. Мол, расклад явно не в вашу пользу. Стоит ли умирать за чужую девку?
Появление Богуслава, Драя и остальных ни лехитов, ни старшин не порадовало.
– За чужую девку, может, и не стоит, а вот за Правду постоять надо! – решительно заявил Славка. – Тем более что девка не ваша теперь, а моя. И Правда тоже моя. Варяжская. Кому не по нраву, может прогуляться со мной до перекрестка.
Не по нраву оказалось – многим. В первую очередь двадцати шести подданным князя Мешко. И двум старейшинам-волынянам, которые, как поведал Драй, были наиболее горячими сторонниками лехитского князя-герцога. Надо полагать, небескорыстно. А может – по внутреннему убеждению. Однако и сторонников киевского направления в городе оказалось немало. До сих пор Драй (изгой не изгой, а авторитет у него был на Волыни изрядный) к последним не примыкал: как-никак Владимир захватил Полоцк, и от рук его сторонников погибли многие из тех, с кем Драй многие годы делил ратный труд. Но, узнав, что даже Устах теперь в дружине киевской, бывший десница изменил своему нейтралитету. А те волыняне, которые не жаловали лехитов, обрели вождя.
Как только Драй определился, вокруг него тут же образовалась собственная дружина, ядро которой составили те, кто полтора года назад служил под его началом. Пусть таких было не много, десятка полтора, но все они были опытные вои, ничуть не уступавшие загостившимся в городе лехитам. Да еще вокруг каждого такого воина собралось по пять-шесть способных к ратному делу родичей.
Словом, вышел Драй со двора сам-третей и вдруг оказался во главе доброй сотни оружных. И тут же со всей возможной деликатностью предложил Богуславу отказаться от поединка. Мол, теперь и без того сил хватит, чтоб восстановить справедливость.
Но Славка не согласился. По трем причинам.
Первое: никогда он от схватки не уклонялся и впредь не будет. Не хватало еще, чтоб сына воеводы Серегея сочли трусом!
Во-вторых, в победе Славка не сомневался. В Киеве не набралось бы и полусотни воев, способных одолеть его на мечах. Среди этих воев были его брат Артём, нурманский ярл Сигурд, великий князь Владимир, и можно было не сомневаться, что и в Гнездно найдется немало таких, что одолели бы Славку в поединке. Но не здесь.
И, наконец, в-третьих, Богуслав считал, что его победа покажет местным, что удача и сила – на стороне Киева, а не Гнездно. Отец бы это одобрил. Историю о том, как он лет двадцать назад свалил в единоборстве печенежского богатыря, до сих пор пели и в княжьих хоромах, и на городских рынках. Так пусть о Славке тоже что-нибудь споют.
По ту сторону городских ворот собралась немалая толпа.
Славка был прав. Предстоящий поединок мог не только обелить Лучинку (хотя многие в городе считали, что выдали девку неправедно), но и показать, к кому расположены древние волынские боги (местные уже знали, что у Богуслава и у лехитов покровитель один – Христос): к людям князя Мешко или к гридням Владимира.
Славка вышел на дорогу, размял руки, поиграв клинками, ухмыльнулся – лехиты никак не могли выбрать меж собой, кому с ним драться.
Впрочем, оказалось, что они не струсили, а наоборот, дружно рвались в бой.
Славка ухмыльнулся еще шире и предложил установить очередность. Мол, зачем его противнику отправляться на небо в одиночестве? Втроем, вчетвером – явно веселее. Так что в очередь, шановне панство! Доброго железа на всех хватит!
Щедрое предложение было принято.
Первым, поигрывая тяжелой саблей, вышел на смертный бой тот самый сакс, который уже попробовал крепость Славкиного захвата. Что ж, молодец! Храбрый. Но глупый.
Грозный рык, могучий удар… Славка уклонился, играючи.
– Ручонка шаловливая как, не болит? – поинтересовался он. – Вижу, с саблей у тебя – не очень. С девками ты тоже такой неуклюжий?
Сакс разъярился настолько, что совсем забыл о том, что у Славки тоже есть сабля.
Взмах – и разъяренная рожа сакса ударила носом в пыль. А поскольку туловище сакса в это время еще продолжало стоять, то поединок все сочли завершенным.
Боги выказали явное расположение к киевскому сотнику.
Второй противник, молодой, угрюмый, длинный, как жердь, лехит, доставил Славке не больше проблем, чем первый. Дрался он неплохо, но с обоеруким встречался, похоже, впервые. И почти сразу же пропустил укол мечом пониже щита. В отличие от нурманских берсерков, драться с проколотым бедром лехит не сумел. Добивать его Славка не стал.
Третьим противником оказался тот самый сакс с золотой цепью, с которым Богуслав беседовал в корчме.
Этот драться и вовсе не хотел: честь вынудила. Первый, покойничек, приходился ему племянником.
Бился сакс умело и осторожно. Саблей и щитом орудовал ловко. Оборонялся, выжидая, пока Славка устанет. Все же он был третьим противником руса.
Еще неизвестно, кто бы устал быстрее, прими Славка его тактику. Но не в Славкиной манере было – выжидать. Он поступил по-нурмански. То есть, не щадя сил, обрушил на щит сакса град могучих ударов. После пятого щит треснул. После шестого изрядный кусок деревянной основы выскочил из оковки. Сакс попытался стряхнуть щит с онемевшей руки, но Славка пустил в дело саблю – и щит упал наземь вместе с рукой.
Сакс опять-таки не проявил нурманского мужества – бросил саблю наземь (сдаюсь!), и к нему тут же кинулись соратники: оборонить от Славки и оказать помощь, пока кровью не изошел.
По Закону Славка мог бы его и добить, но не стал. Показал концом сабли на золотую цепь, мол, желаю
