Конечно, это отчасти потому, что я знал: мои проблемы по большей части улажены. Я и раньше понимал: Джойс не выживет, не заговорит. Может, и пришла ненадолго в сознание, но не заговорила уж точно — после того, что стало с ее лицом-то… Но безопасность еще не объясняет моей тревоги за Боба. Потому что после убийства меня чертовски сильно трясло, я не мог ясно соображать, не мог признать, что мне позарез
Дверь распахнулась, и я поднял голову. Боб широко усмехался мне — лицо покраснело, из стакана плещется на пол виски.
— Эй, — сказал он. — Ты что, Лу, сбежал от меня? Давай возвращайся, вместе посидим.
— Конечно, — ответил я. — Сейчас приду, Боб.
И я вернулся с ним в номер. Он плюхнулся в кресло и залпом выхлестал весь стакан.
— Давай-ка что-нибудь натворим, Лу. Пошли поставим этот коровий городишко на уши. Вдвоем, а?
— А как же Конуэй?
— Да ну его к черту! У него тут дела — все равно на несколько дней еще останется. А мы сумки сдадим куда-нибудь, чтоб с ним больше не встречаться, и устроим себе отдых.
Он потянулся к бутылке и зацепил ее лишь со второй попытки. Я забрал у него бутылку и сам ему налил.
— Хороший план, Боб, — сказал я. — Я был бы не прочь. Только нам разве не надо обратно в Сентрал-Сити? То есть, раз Конуэй так настроен, нам могут быть кранты.
— Я же сказал — ну его к черту! Сказал? Сказал — и не шучу.
— Ну-у… ладно. Только…
— Мы для Конуэя и так уже довольно постарались. Даже чересчур. Белый человек столько не работает. Давай-ка натянем сапоги — и двинули.
Я ответил в том смысле, что ну да, еще б. Сейчас натяну и двину. Да только вот у меня мозоль, мне ее сперва немножко обкорнать надо. И пока я ею займусь, может, Бобу лучше прилечь и вздремнуть.
Он лег, поворчав и повозмущавшись. Я позвонил на вокзал и заказал нам спальное купе на восьмичасовой до Сентрал-Сити. За него пришлось доплачивать, потому что округ платил только за проезд обычными пульмановскими, хоть и первого класса. Но я смекнул, что уединение нам не помешает.
И оказался прав. Боба я разбудил в половине седьмого, с запасом, чтоб он собрался, но ему, похоже, только поплохело. А залезть в ванну я его так и не убедил. Он не хотел ни есть, ни пить кофе. Лишь опять налег на виски и, когда мы выписывались из гостиницы, прихватил с собой полную бутылку. Когда я загрузил его в вагон, у меня все саднило, как коровья шкура под клеймом. И что же такого, во имя Господа, Конуэй ему наговорил?
Я все время задавал себе этот вопрос, но, черт побери, мог бы и догадаться. Потому что он то же самое, считайте, в открытую сказал и мне. Под самый нос мне выложил, а я слишком близко стоял и ни шиша не разглядел.
Хотя, может, и хорошо, что не разглядел. Потому что здесь ничего нельзя было поделать — ни мне, ни кому. А меня бы кровавым потом прошибло.
Ладно. Вот так примерно я и прокатился в большой город. Впервые из округа. С самолета — в гостиницу. Из гостиницы — на поезд. Затем долгий ночной путь домой, и за окном нечего разглядывать — в тесном купе один на один с плачущим пьянчугой.
Где-то около полуночи, незадолго до того, как Боб уснул, у него, видать, слегка потек чердак. Ибо ни с того ни с сего кулак его шатко вознесся и ткнул меня в грудь.
— Эй, — сказал я. — Давай потише, Боб.
— Шам… сам давай потише, — пробурчал он. — Хватит людей веселить, улыбка дорогого… хватит, снявши голову, и прочее. Ты зачем это все вообще, а?
— Ай, — сказал я, — да я же просто пошутил, Боб.
— В-вот чего тебе скажу, — произнес он. — Так-кое, про чего ты, спорим, не подумал.
— Ну?
— Всег…да светлеет п-перед самой темнотой.
Хоть я и устал, но рассмеялся.
— Ты перепутал, Боб, — сказал я. — Ты хотел сказать…
— Не-а, — ответил он. — Это ты перепутал.
10
В Сентрал-Сити мы прибыли около шести утра, и Боб на такси сразу поехал домой. Он заболел — на самом деле заболел, не просто мучился с бодуна. Он слишком старый, чтоб такую ношу держать.
Я заехал в контору, но все было довольно тихо, если верить ночному дежурному, поэтому я тоже отправился домой. На службе я провел гораздо больше часов, нежели мне оплачивали. Возьми я неделю отгулов, мне и слова бы никто не сказал. Хотя ничего я, само собой, брать не собирался.
Я переоделся в чистое и сделал себе омлет и кофе. Только сел есть, как зазвонил телефон.
Может, из конторы, решил я, а то Эми проверяет — ей приходится звонить пораньше или ждать до четырех, когда уроки закончатся. Я шел к телефону и думал, как уклониться от встречи с ней, поэтому даже вздрогнул, услышав голос Джо Ротмана.
— Узнал меня, Лу? — спросил он. — Помнишь наш поздний разговор?
— Еще бы! — ответил я. — Про… э-э… положение в строительстве.
— Я бы тебя попросил ко мне вечерком заскочить, но мне надо смотаться в Сан-Анджело. Не против, если я к тебе заеду на пару минуток?
— Ну, — сказал я, — наверно, можно. Что-то важное?
— Мелочь, но да, важная, Лу. На пару слов спокойствия ради.
— Так, может, я бы…
— Не сомневаюсь, что ты бы, да только, по-моему, лучше, если мы с тобой лично, — сказал он.
И в телефоне щелкнуло.
Я повесил трубку и вернулся за стол доедать завтрак. Еще было рано. Скорее всего, Джо никто не увидит. Да и как ни крути, он не преступник, что бы про него ни думали некоторые.
Явился он минут через пять. Я предложил ему завтрак, хоть и довольно прохладно, — не хотелось, чтоб он долго здесь торчал. Он отказался, но сел со мной за стол.
— Ну что, Лу, — сказал он, сворачивая сигаретку. — Ты, я прикидываю, знаешь, чего я хочу услышать.
— Думаю, да, — ответил я. — Считай, сказано.
— Самые осмотрительные газетчики правильно намекают? Он пытался задать кому-то жару и схлопотал по морде?
— Похоже на то. Других объяснений у меня нет.
— Меня вот какая мысль не отпускает, — сказал он, смачивая папиросную бумажку. — Я все думаю: как баба с проломленной головой и сломанной шеей могла засадить шесть пуль точняком в мужика — даже такого большого, как наш покойный Элмер Конуэй, которому туда и дорога.
И он медленно поднял голову, пока мы не встретились взглядами. Я пожал плечами:
— Может, она не сразу все пули в него выпустила. Стреляла, пока он ее бил. Черт, ну вряд ли она стояла безропотно, а только потом взялась палить.
— Маловероятно, правда? — покивал он. — Однако, судя по тем крохам данных, которые мне удалось собрать, сделала она именно так. Он умер, она еще жива; а почти что любая пуля — ну две, по крайней мере, — что она в него всадила, была бы смертельна. Стало быть, сначала ей сломали шею и так далее, а потом она давай палить.
Я покачал головой. Надо перестать смотреть ему в глаза.
— Ты сказал, тебе надо что-то спокойствия ради, — произнес я. — Ты… тебе…
