кивнул головой. В бабьем теле хворь долго не держится. Это мужик только ветром холодным напахнет, квашней на лавке разлеживается с огневицей. И будет до тепла нежится и соплей давиться. А бабе когда разлеживаться? И княжна так. Глазки хоть и со слезой, а поблескивают. И щеки порозовели, и губы припухли. Да и телом…
— Не желаешь ли, княжна Влада, только худо меня не пойми, неволю с себя сполоснуть? — неловко спросил, отворачивая взгляд в сторону. — Ягодка уж и воду нашел. Он и проводит, и покараулит тебя. А я здесь подожду, чтобы не смущать. Сполоснешься и телу сразу легче станет, и душа повеселеет.
Не успел договорить, как княжна вспыхнула и разгорелась маковым цветом от стыда. Грязью покрылась, как коростой. И провоняла на той грязной лодии. И с этой вонью к парню лепилась всю ночь. Из глаз снова брызнули слезы. Сглотнула их и кулачком утерлась.
Но одной боязно. И его, Радогора, просить совестно. За погляд, говорят, денег не просят, а и поглядит, так до дыр не изглядит. Но все же…
Радогор и без слов понял ее страхи.
— Я недалеко буду. И в другую сторону отвернусь.
Влада снова покраснела. Спохватилась да поздно. Угадал, услышал ее мысли. Не мог не услышать. Иначе почему бы по лицу красные пятна пошли? Вот же, подлая девка!
Бэр, выжидающе смотрел на них, и повизгивал от нетерпения. Для бэра вода — забава. Пол — дня плескаться может. Хлещет лапами по воде и гоняется за мелкой рыбешкой. И не брюха ради, а для души, для удовоьствия. Не зря говорят, что бэр до самой смерти медвежонок.
— Вези, Ягодка, княжну.
И, не обращая внимания на ее протестующий жест, закинул на спину бэра.
— Я сама, я ногами… — Воспротивилась Влада, но опоздала. Бэр мелкой трусцой уже торопился к ручью. А Радогор, краснея от смущения, шел рядом.
Ручей утонул в не широком овраге, и зарылся в густую траву. Учуяв воду, Ягодка заторопился, вовсе не заботясь о том, что на его спине кто — то сидит. И уж совсем не думая о том, усидит ли она. Не останавливаясь, влетел в воду, подняв тучи брызг и фырча от наслаждения.
Княжна скатилась со спины, как с горки и нашарила ногами берег. Зачерпнула воду в сапог. Скинула их, мотнув сначала одной ногой, а потом и другой. Сапоги с Неждановой ноги, не снялись, сами скатились. И попробовала носком ноги воду. Вода была холодной, почти ледяной. Но тело уже ныло от нетерпения. Оглянулась по сторонам и посмотрела на Ягодку. Старухи говаривали, падки бэры на сладкое. И на девок охочи, просто страсть.
Но бэру не до нее. Плещется и скачет по ручью, гоняя головастиков и визжит от счастья. За брызгами самого не разглядишь.
Скинула портки и большую, не по росту, рубаху. И снова оглянулась. Тело скоро притерпелось к холодной воде, хотя покраснело и покрылось пупырышками. А она все сидела и сидела в ручья, поливая себя водой из ладоней, смывая грязь с тела.
Скоро от холода зубы застучали и пальцы на ногах стянуло. Оглянулась, посмотрела на бэра и поднялась на ноги. Наклонилась, зачерпнула воду горстью, окатилась в последний раз и засмеялась.
И все — то он знает, этот юный волхв. С грозным именем. И правда, не грязь с тела, неволю с себя смывала. А сам, поди стоит, затаившись в кустах, как все парни делают, и разглядывает ее своими серыми, холодными, как этот ручей, глазами.
А хоть бы и смотрел?
Не горбата, не кривонога. Спина прямая, шея высокая. А стан тонкий и бедра широкие. И грудь томится, наливаясь неясной тяжестью под ее руками.
Но не будет смотреть на девичью красу. Прям, как батюшкин меч. И совестлив. Не станет девку смущать бесстыдным взглядом.
Вздохнула и выскочила на берег. Натянула на мокрое тело мужское платье. От холода в дрожь бросает. Волнами по телу катятся. И зубы стучат.
— Ягодка! — Робко позвала она.
Бэр с явным нежеланием оторвался от своего веселого занятия, поднял голову и с недоумением посмотрел на нее. Потом встряхнулся, промочив ее до нитки и нехотя вышел из ручья.
— Выведи меня, Ягодка…
И вцепилась рукой в шерсть на толстом загривке.
Радогор их поджидал на краю поляны с дубом. И пахло от него родниковой водой и пахучими травами. А по влажным еще волосам Влада догадалась, что и он ходил к ручью. Только туда, за дальний поворот. С удовольствием посмотрел на ее чистое, раскрасневшееся лицо, в лучистые счастливые глаза и поманил ее взглядом.
— Смотри на руку, княжна.
И медленно повел раскрытой ладонью перед ее лицом.
Взгляд затуманился, земля поплыла у нее из — под ног Почувствовала, как подхватила ее разом ослабевшее тело, его рука. И услышала далекий, еле слышный голос.
— Унеси ручей печали, утопи беду.
А все беды и невзгоды уплыви к врагу.
Легко щелкнул ладонью по лбу повыше бровей и улыбнулся в широко раскрытые глаза.
— Теперь легче стало, княжна?
А и не понять сразу, легче ли.
Тело легкое, послушное. Как бы свое, а как бы и нет. А видится все по иному. И лес, и Ягодка. И вран на макушка отца — дуба. Только Радогор все тот же.
Уловил ее сомнения и вспыхнул.
— Прости, княжна. Должно быть поторопился. Идешь счастливая, глаза светятся. Самое время порчу снять, думал… Должно быть не угадал со временем.
Заурчал сердитым бэром. Ягодка снова к ручью утащился.
У княжны зубы чакают. И, скинув подкольчужник, закутал княжну в него, чуть не до пят хватило. Владе и руки в рукава вдевать не надо. Смотрит на парня сквозь ресницы, наклонив голову. Так, чтобы ее взгляда не заметил. Под гладкой чистой кожей бугры перекатываются. Грудь и живот будто в пластинчатый доспех закованы. И травами пахнет.
Догадалась о чем думает, и сама вытянула навстречу ему руки, позволяя себя взять. Обняла за шею обоими руками и прижалась щекой к плечу. Губы сами коснулись его шеи. Как крутым кипятком опалило. Затихла на его руках, вдыхая неясный волнующий запах сильного молодого мужского тела.
«Совсем всякий стыд потеряла, проклятущая девка! — Выругала она себя. — Сама к парню на руки забралась. Уж то-то потаскала бы ее, срамницу, матушка за волосы. А потом еще и батюшка поясным ремнем отвозил по толстым холкам, чтобы в другой раз неповадно было».
Вспомнила про батюшку, всхлипнула и еще теснее вжалась в просторное плечо. Вспомнила, а прежней горечи нет. Слеза есть. А горечь вроде и улеглась.
— Взгрустнулось, княжна?
Приоткрыла один глаз, чтобы посмотреть, не заметил ли чего? Не угадал ли ее губ на своей шее? А и угадал, не скажет. Несет легко. Не покраснел, не запыхался. Даже не взмок. На землю опустил у самого дуба. И тут же нырнул в лаз.
— Здесь подожди…
Но княжна ждать не захотела. И спустилась за ним следом.
Радогор что — то искал в своем мешке. А найдя, протянул на ладони корешки.
— Разгрызи. От этих корешков у человека душа успокаивается. И в сон клонит. А во сне все плохое забывается. Но сначала тебе поесть надо. Думал, что сегодня, ближе к вечеру и выйдем, как жар дневной спадет, а раз так, еще поживем. На день раньше придем или на день позже, кто осудит?
Говорил, а руки ловко нарезали хлеб и мясо.
Влада смотрела на его руки, а взгляд помимо воли тянулся к его телу. Ах девка, девка!
Неохотно вылезла из подкольчужника и протянула Радогору.
— Оденься, прохладно здесь, Радогор.
Радогор, никогла бы не подумала, густо покраснел.
