крепостную стену. Заглянул в бойницы, забрался в надворотную башню. И пошел по стене, бросая быстрые взгляды по сторонам. Ворон как сел на плечо, так и лапами не переступил, дремотно хлопая глазами.
Молча прошел мимо шевелящегося куска окровавленной, изуродованной до неузнаваемости, плоти.
— Радогор….
— Я ничего не могу сделать для него, княжна. Он сам, а не я, увидел ее такой.
— Ты хочешь сказать…
— Я хочу сказать, что каждый волен выбирать для себя жизнь и смерть. Он их выбрал такими, какими… выбрал.
И не сказав больше ни слова, и не останавливаясь вернулся к терему. Городок не велик. Да и городок ли? Порубежная застава. С любой башни на все стороны взглядом дотянешься. И много ли в таком увидишь? Да и не смотреть он пришел.
Вокруг терема людно. И суетно. Бегают туда — сюда, под ноги не смотрят. Глаза дикие. Княжой пир. Несут короба с припасами, бочонки с медами, диковинные, не здешние бутыли с винами. Кричат кто во что горазд. Разноголосица такая, впору уши затыкать и вон бежать. И в терме не лучше. Двери в трапезную настежь! Столы, в дверном проеме видно, покоем выставлены и узорчатыми скатертями убраны. На столах от дорогой посуды глаз слепнет. Блюда, тарели, ковши и чаши…
На блюдах и вовсе дивно. Птицы в перьях и без перьев, кабаньи окорока, бараньи румяные бока. Рыба и рыбешка… кусками ломтями и целиком. Подчистила княжна кладовые. Все на столы выволочь велела, что от Свища осталось.
Лавки дорогими дорожками устланы. Все для гостей. Сиди, не хочу. А коли усидеть не можешь, вались под стол. И там дорожки. Отоспись и снова рукой за чару или за ковш берись.
Княжий стол отдельно, на высоком месте. И не лавка, а два просторных кресла с высокими веселыми, узорчатыми спинками.
Прошел мимо трапезной, окинув все скучным взглядом. Княжна за рукав дернула раз — другой, и отцепилась. Хозяйка! За всем уследи, за всем догляди. Обо всем распорядись. А то и носом ткни, коли глаза не видят.
Страж на поверхе вытянулся в струну. Но Радогор и головы не повернул. Сказанное, сказано. А пересказывать, лучше не будет. Отворил двери в опочивальню и согнувшись, шагнул в низкую дверь. Оконца маленькие, слюдянные, желтеют вдоль стен. В жилье прохладно. И тихо. На ходу снял перевязь с мечом, прислонил к лавке и сам, вытянув ноги, сел рядом.
Чувство было какое — то странное. Неведомое.
Ноги бегут, а бежать некуда. Прибежал уже. Куда не кинь взгляд, везде стены.
Тесно!
Сам не заметил, как задремал. Проснулся от того, что поймал на себе знакомый взгляд. И руку на плече. Глаза открыл, а узнать не мог. И лицо, вроде, тоже. И не то. Волосы лентами затянуты. На голове венец легкий. Золотые и серебряные нити, как кружева смотрятся. А в кружевах каменья самоцветные горят. Платье узорами выткано и серебряной нитью прошито. А что под тем платьем? Куда вся красота спряталась? И только глаза синие да губы желанные на этом незнакомом лице.
— Проснись, Радо. — Чуть слышно ладонью коснулась его лица и прижалась губами к его губам. — Гости заждались.
Голос, глаза, губы… Остальное все чужое.
Словно мысли его угадала. Засмеялась тихим серебристым смехом.
— Или не признал меня, Радо?
Подняла за руку и потащила за собой. На ходу закинул меч за спину, и не сопротивляясь, как невольник, потащился за ней.
— А надо ли мне, Лада? Вроде не гость я, хранитель твой.
Отмахнулась, будто и не слышала его слов.
В трапезной светло и шумно. Не факелы дымные, не светильники мутные, а тяжелые восковые свечи без счета горят, чтобы гостям было веселее. Разносится их сладковатый медвянный дух по всей трапезной. За столами все говорят разом, и кричат так же все разом. Да так, что и слушать не кому. Глаза горят от вожделения. При виде дорогих закусок и вин. Бросают нетерпеливые взгляды на распахнутые травчатые двери.
Княжна не вышла, вплыла в трапезную. Успев шепнуть.
— Взбодрись, Радо. На тебя смотрят. Знать хотят, кому девка на шею кинулась, на ком узелок нитяной завязала.
А от дверей прямо к креслу. А на другое Радогору указала.
— Садись, витязь.
Легко поклонилась. Не глубоко, с достоинством.
Откушайте, гости дорогие. Медов отведайте, вина заморского… Избавление от лютой неволи позвала вас вместе со мной отпраздновать. Крайчие, потчуйте гостей.
За их спиной отроки в белоснежных одеждах, словно голуби белые стоят.
И пошло, поехало веселье. Уж не до разговоров стало. Хорошо бы других перекричать, себя показать. Богатством и властью покрасоваться. Но не для всех веселье в радость. По глазам Радогор видят. По косым взглядам. По гадким улыбкам на лицах. Кому — то кость рыбья в горле. Из — за закусок и чар золотых и серебряных не раз и не два косые взгляды на себе ловил. Да и как не быть тем взглядам? Кто — то при Свище высоко поднялся, а ну как падать придется? Кому такое по нраву?
И молодец это, уж про себя Радогор слышит, на княжеское место забрался и за стол праздничный с мечом залез, снять не потрудился. Свища рукой не коснулся, а как червя навозного раздавил. А скажи слово такому противное и следом за Свищом?
Мед ковш за ковшом бежит. Вино чарами в рот льется. И уже черное не так черно, и белое не так глаз слепит. Хмель развязал языки. А языки во хмелю удержу не знают.
— А скажи, княжна, по какому такому праву молодца этого одесну от себя посадила? На место княжеское. Ему бы по летам его у терема с молодшей дружиной пировать, да еще и с краешка.
Княжна, хоть и ко всему была готова, густо покраснела. Губы дрогнули от обиды. Но не успела ответить. Все разом, дружно заговорили. Обиды со всех сторон на стол полились. И те, кто за покойного князя стоял, и те, кто при Свище поднялся. У каждого нашлось за душой, что сказать. Орут кто во что горазд, а что орут, не разобрать.
— Этот при Свище воеводой стал. — Шепнула она Радогору.
И поднялась над столом. Но на нее и не посмотрели.
— Так и за бороды друг друга начнут таскать. — Развеселился Радогор, удобнее прилаживаясь к спинке кресла.
— Так и пусть и таскали бы. Так они же еще и других грязью вывозят. — Ответила она, растерянно глядя на него. — Пугни их, Радо. Порычи бэром.
Радогор развеселился еще больше. И сдержанный бэрий рык с грохотом пронесся над столами. И сразу же с улицы отозвалась бэриха. А Ягодка по свойски сунул голову в трапезную и скалил зубы, с надеждой поглядывая на Радогора, словно спрашивая у него. с кого начинать. Гости притихли, а иные успели и протрезветь.
— Отвечу тебе, воевода Клык, хотя и не должна я перед тобой ответ держать. Я княжна по праву родства. А ты не законной властью Свища место занял. Но все равно отвечу. А потому он рядом со мной сидит, что меня, полонянку, от смерти спас и из неволи вывел, когда я уже и дышать переставала. А потом много дней нес и вел меня к отчему дому глухими лесами и непроходимой дрягвой. И тому двух дней не прошло, как снова меня от гибели уберег, когда подсылы, подручники Свищевы меня, как ярку глупую, зарезать собирались. И не тебе меня бы спрашивать, Клык.
Едва речь ее оборвалась, как снова над столами взорвались в крике десятки хмельных голосов. И уж совсем было уж за бороды взялись, но перебил их куражистый голос воеводы.
— И не дело девке в мужское платье рядиться и свои срамные места на люди нести, дурным мясом трясти. — Закусил удила воевода, себя не помнит от злобы.
Радогор вспыхнул и придавил его холодным взглядом.
